Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)

Подобными действиями владыка Андрей укреплял позиции своих сторонников в Уфимской епархии, содействовал возрождению церковно-приходской жизни и сопротивлению обновленчеству. Колеблющимся иерархам, подобным еп. Иоанну, он противопоставлял «близких к народу и нужных для народа руководителей»; обосновывая свои действия, ссылался на церковную историю: «Замечательно, что блаженный Августин считал, что на каждые 50–60 верст нужен отдельный епископ; а в Карфагенской церкви были 450 епископов на таком пространстве, которое имело в России только семь епископов. Святые отцы заботились тогда об удобствах паствы, а не о собственных правах и обеспечениях» [300] .

5

Старообрядчество и никонианское православие отделены друг от друга не разницей в канонах и догматах веры. Между ними существует различие в обрядах, четкая регламентация которых не зафиксирована ни в апостольском, ни в святоотеческом преданиях. Трехвековое разделение двух этих направлений русского православия прежде всего было вызвано принципиальными разногласиями, возникшими как следствие развития общественно-политических взглядов, кодифицированных в своего рода «нормативных актах», каковыми являются основы восточнохристианского канонического права. Суть разногласий и взаимных претензий последователей старого и нового обряда вкратце сводится к следующему.

Нововведения в обряды и книжные исправления не были чем-либо необычным для русского православия середины XVII века – книжная «справа» и унификация богослужения происходили задолго до этого и благословлялись высшими иерархами русской Церкви, которые по сей день почитаются ревнителями древлего благочестия. Старообрядческий протест был главным образом вызван абсолютно безграмотным подходом к подобному акту и диктаторскими методами его проведения, которыми руководствовался патриарх Никон [301] .

Другим, и не менее важным обстоятельством, вызвавшим сопротивление старообрядческих вождей, было активное вмешательство государственной власти в разрешение чисто религиозных вопросов. Разумеется, воздействие государства на жизнь православия в значительной степени ощущалось и в прежние времена. Однако в середине XVII века этот нажим со стороны светской власти пришелся именно на тот период истории русской Церкви, когда в ней широко разворачивалась деятельность по возрождению церковно-общественной жизни. Откровенное использование Никоном и его преемниками методов и орудий светского насилия в сфере духовной жизни очень скоро привело к тому, что самодержавие уже безо всякого стеснения принялось подчинять христианскую идеологию нуждам и задачам государственной политики. Это приняло столь уродливые формы, что старообрядцы стали в итоге последовательными сторонниками идеи абсолютной независимости Церкви от властей предержащих. В общественно-политической области старообрядческий протест выразился в резко негативном отношении к самому факту «единого фронта» государственного и церковно-иерархического диктата, что привело старообрядчество к абсолютизации убеждения относительно недопустимости вмешательства государственных органов во внутрицерковную жизнь.

Тем самым в начале XX века старообрядчество могло только приветствовать акт новой власти об отделении Церкви от государства, однако вкладывало в это понятие несколько иной смысл, нежели атеистическая власть: в первую очередь речь шла об отделении государства от Церкви, тогда как последняя оставляла за собой прерогативу вмешательства в общественную жизнь посредством влияния не на политический организм власти, а на общественную и духовную жизнь народа.

Официальная точка зрения на старообрядчество со середины XVIII века начала постепенно меняться, и к началу XX столетия возобладало мнение о том, что по своему внутреннему каноническому содержанию старообрядчество не отличается от идеологии господствующей церкви. Неоднократно (в 1765, 1800, 1866, 1918 годах) представители господствующей церкви заявляли, что сами по себе старые обряды и богослужебная практика принципиально не разнятся с принятыми господствующей церковью и ведут к вечному спасению. Синодальное определение 1886 года, например, подтверждало позицию ряда новообрядческих иерархов, согласно которой «в храмах православных и единоверческих призывается един Господь, исповедуется едина вера, совершается едино крещение, приносится едина умилостивительная бескровная жертва Христова, приемлется едино пречистое тело и кровь животворящая; словом, и там, и здесь одно и то же и одинаково все то, что живет и питает человека» [302] .

Однако уже в последующих словах господствующая церковь формулировала свое основное различие со старообрядчеством (не с единоверием). Ставя знак равенства между старым и новым обрядами, архиереи оговаривают: «Сила единоверия заключается только в союзе с православной Церковью… без этого союза нет единоверия, а будет опять раскол» [303] . Тем самым православность старообрядческой традиции признавалась лишь при условии иерархического подчинения ее ревнителей официальной господствующей церкви.