Действительно, не странно ли: симпатия, которую неизбежно вызывает у читателя Мишка, прямо противоположна несколько дидактическим выводам, казалось бы логически вытекающим из рассказов. Они построены по единому принципу. Повествование идёт от лица Коли, мальчика рассудительного и послушного. Сам он никогда бы не решился ни кашу сварить — ведь он не знает, как это делается; ни ёлку срубить в незнакомом ему лесу — там можно заблудиться: ни разобрать телефон, на который они с Мишкой столько времени копили деньги,— прекрасную игрушку можно испортить. Словом, он бы не отважился, да вот беда: деятельный и изобретательный Мишка уверяет его: всё будет в порядке, доверься мне, я не подведу. И Коля не выдерживает натиска друга, подчиняется его инициативе. Результат, как правило, не свидетельствует о Мишкиной правоте. Он берётся сварить кашу, и ничего у него не получается: друзья остаются без ужина. Разыскивая новогоднюю елку, заводит Колю в чащу леса, где они чуть было не заблудились. Разобрав телефон, чтобы посмотреть, как он устроен, не может собрать его. Кажется, все рассказы призваны натолкнуть читателя лишь на один вывод: не умеешь — не берись. Но в том-то и неожиданность, что как раз к этому выводу, логично вытекающему из осуждающей интонации героя-рассказчика, читатель не приходит.
Помню, что уже с первого рассказа сборника я сразу же встал на сторону Мишки. Правда, я смеялся над его поступками не меньше, чем в своё время над Вовкой и Вадиком из «Живой шляпы», но смех не убивал во мне доверия: смеясь, я как бы попадал в водоворот, тянувший меня к Мишке. Я сживался с Мишкой. Каждое его слово, каждый довод казались мне бесспорными, а если кто и вызывал во мне протест, так это Коля, который часто не понимал, как мне казалось, вещей очевидных.
«Пошли мы в другую сторону,— сетует он в рассказе «Бенгальские огни».— Шли, шли — всё лес да лес! Тут и темнеть начало. Мы давай сворачивать то в одну сторону, то в другую. Заплутались совсем.
— Вот видишь,— говорю,— что ты наделал!
— Что же я наделал? Я ведь не виноват, что так скоро наступил вечер».
Ни на минуту мне не показалось, что упреки Коли справедливы: мне, как и Мишке, было совершенно ясно, что темнота наступила не по его вине; случись мне отбиваться от подобных обвинений, я сказал бы то же самое, что Мишка. А вот читая рассказ «Телефон», я просто от души жалел Колю:
«Батюшки! Он телефон положил на стол и ломает. Батарею из аппарата вытащил, звонок разобрал и уже трубку развинчивает.
— Стой! — говорю.— Ты зачем телефон ломаешь?
— Да я не ломаю. Я только хочу посмотреть, как он устроен. Разберу, а потом соберу обратно.
— Так разве ты соберёшь? Это понимать надо.
— Ну я и понимаю. Чего тут ещё не понимать!
Он развинтил трубку, вынул из неё какие-то железки и стал отковыривать круглую пластинку, которая внутри была. Пластинка вырвалась, и из трубки посыпался черный порошок. Мишка испугался и стал собирать порошок обратно в трубку.
— Ну, вот видишь,— говорю,— что ты наделал!
— Ничего,— говорит,— я сейчас соберу всё, как было».
Стариковские причитания не в меру рассудительного Коли представлялись мне совершенно неуместными. Мне удивительно было, что он и сам не хочет посмотреть, как устроена игрушка. Зато глубокий смысл находил я в словах, которые в конце рассказа произносит Мишка, всё-таки испортивший телефон. Коля спрашивает его: «Как же ты теперь будешь — без телефона и без звонка?» «Ничего, как-нибудь буду!» — отвечает Мишка.
В самом деле, подумал я: Мишка и вправду обойдётся и без телефона, и без электрического звонка, который он тоже разобрал, но лишился он игрушек не напрасно. Ведь за то недолгое время, что он обладал ими, он узнал, почему работает переговорное устройство, как возникает ток в электрической батарейке. Он постиг то, без чего любая игрушка теряет привлекательность и чего, быть может, никогда не постигнет осторожный в своих поступках и рассудительный Коля.
Втянутый в сюжеты рассказов читатель сделал бы то же самое, что и Мишка. Он будто бы попал в комнату, где и сам бы перевернул всё вверх тормашками. Обойти дверь, ведущую в эту комнату, он не может. Заманивая туда, Носов проявляет безошибочное знание детской психологии. В полные юмора описания похождений Мишки и Коли он вкладывает то, что близко любому ребёнку. От души потешаясь над неудачами Мишки, читатель в то же время улавливает в каждом его слове важную для себя суть: Мишка действует согласно своим порывам. Это и сближает с ним читателя: каждый ребёнок мечтает о такой свободе действий. Не случайно ведь даже робкий Коля неизменно заражается Мишкиными затеями. Ловушка, с помощью которой Носов превращает здесь читателя в соучастника, похожа на ту, что он расставил в «Вите Малееве». Однако соучастие приводит к разным результатам.
Александр Иванович Герцен , Александр Сергеевич Пушкин , В. П. Горленко , Григорий Петрович Данилевский , М. Н. Лонгиннов , Н. В. Берг , Н. И. Иваницкий , Сборник Сборник , Сергей Тимофеевич Аксаков , Т. Г. Пащенко
Биографии и Мемуары / Критика / Проза / Русская классическая проза / Документальное