Жизнь Исуса Христа

Едва только Иисус воссел в храме, как результат интриг Его врагов, задуманных накануне вечером, обнаружился. Они измыслили новый род нападения, заключавшийся в одном из самых тайных и самых опасных казуистических приемов, которым хотели они уловить Его на словах и приготовить таким образом конечную гибель. Характер их, как отъявленных злоумышленников, выразился в том, что для достижения своей цели фарисеи соединились предвещавшей мало добра дружбой сиродианами, — так что две сильно враждующие друг с другом партии, задумавши единодушно уничтожить общего врага, по-видимому, примирились окончательно[596]. Это не первый и не последний в истории пример, говорит Неандр[597], что духовенство употребляло в дело враждебную ему политическую партию для сокрушения народного деятеля, ревность которого могла быть опасна той и другому[598]. Доселе мы встречали Иродиан только при изложении 3 глав. 6 ст. Евангелия от Марка. Со времен Симона великого, постановленного Иродом великим в первосвященники, — Воифусимы (так назывались потомки Воифы, отца Симона и тестя Иродова) тридцать пять лет были первосвященниками и разделяли свою власть с семейством Анны. Одним словом, партия современного Иисусу духовенства состояла, по-видимому, более или менее из саддукеев и иродиан, которые потеряли всякую силу в народе и дошли до такого бесстыдства, что вводили между евреями греческие нравы и языческие обычаи. Ханжи и льстецы, — иерархальная мелочность и политическое равнодушие, — школа феократической ревности и школа придворного лицемерия, соединились заодно для устранения и поражения Иисуса. Иродиане редко встречаются в евангелиях. Их имя — латинизированное прилагательное, примененное к говорящим по-гречески придворным идумейского тетрарха, который, вследствие вмешательства римлян, стал иудейским царем, — доказывало их незаконное происхождение. Они существовали политически, касаясь религиозной жизни настолько, насколько их эллинские воззрения и мирские интересы требовали показать наглядно их пренебрежение к закону Моисееву. В действительности же это были провинциальные придворные, — люди, заимствовавшие свой блеск от ничтожного тирана, которого должны были сами поддерживать для собственных целей. Они стремились, сколько в них было сил, сохранять за семейством Иродовым добрые отношения к римскому империализму посредством угнетения всякого еврея, который бы задумал дышать посвободнее. Вследствие чего они перевернули на греческий лад свои семитические имена; ввели языческие обычаи; посещали амфитеатры, с охотой принимали символы языческой верховной власти и зашли так далеко, что эти искусственные средства уничтожили в них отличительные и заветные символы еврейской национальности. Решимость фарисеев сойтись с подобными людьми, само существование которых было страшным оскорблением для их наиболее излюбленных предрассудков, дает верную оценку той ядовитой ненависти, которую питали они к Иисусу. И этой-то ненависти предназначено было еще более усилиться. Она и без того уже достаточно накипела в их сердце, а слова и поступки Иисусовы в течение этого дня довели ее до бешенства и неистовства. Обе партии заботились об уловлении Иисуса на словах; но иродиане могли прийти смело, не возбуждая подозрения в неприязненном их настроении, а фарисеи, которых евангелист Лука называет залегшими в засаде, не явились лично. Они послали несколько молодых учеников, которые (усвоив уже лицемерие наставников) должны были подойти к Иисусу и спросить с невинной простотой, как будто бы между ними и иродианами вышел спор, которому они желали бы положить конец, передав вопрос на окончательное решение высшего авторитета, — великого пророка. Таким образом, они приступили к Нему с осторожностью, уважением и вежливостью. Учитель, сказали они с льстивым почтением, мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому либо: ибо не смотришь ни на какое лице. Они как будто умоляли Его, со страхом и любовью, высказать откровенно Его личное мнение, — как будто действительно нуждались в Его решении для собственного руководства в нравственном вопросе практической важности и были вполне уверены, что только Он один может разрешить их тяжелое сомнение. Но напрасны были и льстивое, поклонливое приближение, и ядовитость змеи. Острый язык и ядовитое жало не могли скрыться. Мы уважаем Твою мудрость, истину, смелость, — скажи же нам: как тебе кажется: позволительно ли давать подать кесарю или нет? Должны мы или не должны платить эту поголовную подать, которую все мы так сильно ненавидим, но законность которой поддерживают иродиане? Кто из нас прав? Мы, которые ее ненавидим и печалимся о ней, или иродиане, которые ей радуются?