Жизнь Исуса Христа

В каждой комнате на востоке, хотя бы она принадлежала самому беднейшему из людей, лежит среди пола циновка. Всякий входящий снимает свои сандалии у дверей, отчасти с целью вообще не запятнать чистой белой циновки пылью и грязью с улиц и дорог, отчасти потому (как это водится между магометанами), что циновка предназначается для коленопреклонений при молитве. Прежде размещения за столом, ученики, без сомнения, сообразовались с этим разумным обычаем относительно опрятности, но теперь пренебрегли общим обычаем, который, как нам известно, уважал Иисус. Ноги их были в пыли от путешествия по раскаленной и проезжей дороге от Вифании до Иерусалима: поэтому им следовало бы освежиться перед Вечерей омовением ног, по снятии сандалий. Но так как это омовение совершалось обыкновенно через рабов, а никто не хотел унизиться до этого, — то Иисус Сам[676], по своей кротости и самоотвержению, встал со своего места, чтобы совершить рабскую обязанность, которой даже в отношении Его ни один из учеников не хотел исполнить. Рассказ Иоанна, останавливающийся на малейших подробностях, доказывает, как велико было удивление даже любимого ученика при этом необычайном торжественном зрелище. Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с себя верхнюю одежду, и, взяв полотенце, препоясался. Вероятно, для выражения самоотвержения, как самый последний из рабов, снявши симкаг и кетонеф, Он обнажил руки, шею и ноги и опоясался полотенцем. Затем, наполнив водою большой медный сосуд, составляющий необходимую принадлежность каждого дома на востоке, и продолжая речь, Он начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, служившим вместо пояса. Благословение и стыд сомкнули их уста. Когда очередь дошла до Петра, то этот последний в непреодолимом смущении и удивлении спросил Иисуса с недоумением: Господи! Тебе ли умывать ноги мои? Ты, Сын Божий, Царь израильский, владеющий словами вечной жизни, — Ты, ноги которого цари востока должны были бы умастить драгоценным нардом и в раскаянии омывать бесценными слезами, — можешь ли умывать ноги Петра? Это было старое упрямство и самоунижение, — больше чем три года тому назад вызвавшие внезапное восклицание галилейского рыбака: выйди от меня, Господи! Это было старое самовольство, выразившееся в самонадеянном отсоветовании надменного и твердого, как камень, человека: будь милостив к себе, Господи! да не будет этого с Тобою! Сознавая в своей благости, что было прекрасного в этом стремительном порыве ученика, Иисус кротко сказал ему, что он еще не созрел до того, чтобы понять значение Его действий, хотя придет день и смысл их будет для него ясен. Но Петр упорствовал, безрассудствовал и, как будто бы сознавая больше, чем Сам Спаситель, величие служащего и ничтожности тех, котором Он служил, настоятельно отказывался, говоря: не умоешь ног моих во век! Но Иисус открыл ему опасность настойчивости, скрывавшейся под ложным смирением: если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Если хочешь быть Моим, то откинь самообольщение и самовольство. Мой последователь должен принимать Мою волю, если даже не понимает ее, — если даже нарушается этим его воззрение на его собственное «я». Краткое слово изменило направление чувств и мыслей горячего сердцем, но глубоко приверженного ученика. Не разделять части с Ним? О! Не дай, Боже, этого! — мелькнуло в уме Петра и он воскликнул: Господи! не только ноги мои, но и руки, и голову. Нет! Он должен исполнить единственно только то, чего желает Христос, — руководиться не собственным измышлением, а Христовой волей. Общее омовение не было необходимо. Крещение посвящения в тайны царствия уже кончилось; он был очищен этим омовением возрождения. Было нужно одно очищение от меньших и новых пятен. К ногам пристает пыль дневных грехов, их надо обмывать для ежедневного обновления, но сердце и все существо Петрово были уже омыты, очищены и освящены. Иисус говорит ему: омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь. И вы чисты, но не все, — принужден был прибавить Он, окинув апостолов многозначительным взглядом. Последние слова были намеком на Его знание о присутствии тут предателя; ибо Ему известно было, — чего они не ведали, — что предательские ноги были только что омыты руками Господа жизни. Какая странная неизмеримая глубина человеческих страстей и неблагодарности! Предатель все видел, все знал и мог в своем черном, коварном, проклятом сердце переносить спокойно прикосновение к нему этих милостивых, благостных рук и освежение водою очищения, — видеть, как священная глава склонялась к его ногам, грязным от поспешных, тайных побегов, предпринятых им в Иерусалим в собрание ханжей-убийц, через откос горы Елеонской! Но эта вода очищения не была для него чистительной; не вышел из него диавол при этом кротком голосе; не исцелилось зараженное проказою сердце при чудодейственном прикосновении.