Жизнь как квеч. Идиш: язык и культура

Будучи языком голес — изгнания, которое еще со времен разрушения Второго Храма задает тон еврейской жизни, — идиш накопил огромное количество слов, связанных с бедностью, лишениями и несбыточными желаниями; все это необходимые условия для настоящего добротного квеча. Суть изгнания заключается в том, что человек не может быть там, где хочет, — дома; у него нет того, о чем он мечтает больше всего на свете, — дома; он шлепт, тащится из одного дня в другой, кое-как перебивается от кризиса до кризиса, с тоской осознавая, что если успех и придет, то очень ненадолго. Йидише аширес из ви шней ин марц, «еврейское богатство — как снег в марте»: выпадает нечасто и тает за ночь. До появления нацистов именно бедность, а не антисемитизм считалась главным еврейским несчастьем. Большая, а может — и большая часть современной идишской культуры зародилась и развивалась в условиях почти необъяснимых лишений.

Неевреи тоже бедствуют и подвергаются нападениям бесов и злых духов, но они хотя бы живут в своем мире. Ойлем ѓазе, «сей мир», — их родина. Религиозный христианин может считать себя пилигримом на этой земле, залетным гостем, который с нетерпением ждет смерти, чтобы воссоединиться с Иисусом; но между пилигримом и изгоем большая разница, даже если оба плетутся по одной дороге. Христианский идеал — жить на земле, но быть не от мира сего; еврейская беда в том, что они как раз от мира сего, но не живут в нем. Мы едим, спим, ходим в туалет и умираем. Платим налоги, служим в армии, торгуем. И при всем при том мы отгорожены от остальных, лишены всех обычных человеческих удовольствий; мы как будто сосланы на необитаемый остров, где водятся одни трефные черепахи. Главные источники радости — шабес и Тора — тоже не принадлежат этому миру. В традиционной еврейской культуре есть все, кроме ойлем ѓазе, что в идише означает «чувственное наслаждение», то самое здесь-и-сейчас, ради которого живут гедонисты. Гойское существование — бесконечная череда «сегодня», еврейское же состоит из сплошных «тогда», относящихся и к прошлому, и к будущему: «тогда мы были… тогда мы будем… а сейчас мы — ничто». Без Храма вся окружающая действительность — не более чем клипе, наросшая на нас скорлупа, которую не расколоть до тех пор, пока Мессия не придет освободить нас.

Но мы ждем уже давно, а его все нет; большинство идишских поговорок, где упоминается Мессия, окрашены удивлением или разочарованием. Когда ваш сын-подросток заходит в комнату и говорит: «Мам, пап, я знаю, что вы оба заняты, поэтому я вынес мусор и помыл машину. Сейчас приготовлю себе салат и пойду пылесосить», вы непременно воскликнете (как только удостоверитесь, что ваше чадо не влипло в какую-то ужасную неприятность) — «Мешиехс цайтн!», «настали времена Мессии!» Иначе говоря, «да неужели, глазам своим не верю!». Если вы расскажете об этом случае знакомому, который, зная вашего ребенка, не верит в такое чудо, — можете добавить: «Ломир азой дерлебн мешиехн», «Давайте точно так же доживем до прихода Мессии» — то есть так же, как я дожил до счастливого дня, когда мой сын сам начал пылесосить. Ломир азой дерлебн мешиехн — иудейский вариант христианского «вот те крест!». Если бы люди считали, что Мессия уже не за горами, «ломир азой дерлебн мешиехн» утратило бы смысл.

Мы уже сталкивались с ме зол нор дермонен мешиехн («лучше бы мы упомянули Мессию»), еврейским аналогом фразы «легок на помине» — что тоже не имело бы смысла, если бы Мессию ожидали с минуты на минуту. Подобный настрой звучит и в восклицании ѓалевай (иногда произносится как алевай). Слово пришло из иврита, означает оно «если бы!..», «хотел бы я, чтоб это было так!». Это одно из тех слов, что и сейчас можно услышать в речи евреев, вовсе не знакомых с идишем. Оно выражает заведомо несбыточное — по крайней мере, на нашей бренной земле — желание. Даже звучит как вздох: ѓалевай.

Берл: Я слышал, ваш сын заканчивает медицинское училище.

Шмерл: Медицинское училище? Ѓалевай он хотя бы свой школьный аттестат получил!

Если хотите произвести впечатление на человека, спросившего «Вы говорите на идише?», отвечайте не йо («да»), не а фраге! («что за вопрос») и даже не ци ред их йидиш? («говорю ли я на идише?»); скажите просто ѓалевай волтн але азой герет («ах, если бы все говорили на идише так, как я»), и все сразу станет ясно. Так вы дадите понять, что знакомы не только с идишскими словами, но и с еврейским мировоззрением: никто не знает — и никогда не будет знать — идиш так, как вы. Конечно, хотелось бы найти достойного собеседника, но, увы, в этом мире таковых нет.