Жизнь как роман

Но от этого опыта было мало проку. Даже накропав почти два десятка романов, я так и не нашел волшебной палочки, помогающей сотворить книгу. Причина налицо: таковой не существует. Каждый раз приходится с самого начала осваивать ремесло. Каждый раз задаваться вопросом, как выжималась штанга при прошлых подходах. Каждый раз оказываться босым у подножия Гималаев. И раз за разом мне становилось все труднее выжимать из себя то, из чего строится книга.

Отсутствие правил и неожиданность, подкарауливающая тебя при переворачивании страницы, – в этом вся соль, все опьянение сочинительством и одновременно его кошмар. Сомнения, неуверенность, не перестававшие мной владеть, многое объясняли, но никак не могли служить оправданием для капкана, который поставила на меня Альмина.

Перед дверями школы на авеню Обсерватории я встретил единственную оставшуюся у меня союзницу – Кадижу Жебабли, давнюю няню Тео. Кадижа была наполовину француженкой, наполовину марокканкой лет пятидесяти. Когда мы познакомились, она работала продавщицей у зеленщика на улице Гренель. Завязался разговор, и она сказала, что иногда сидит с детьми. Я пригласил ее на несколько часов, и этого хватило, чтобы почувствовать к ней доверие. Еще неделя – и я нанял ее на полный день.

Правду знала одна она. И только она от меня не отвернулась. Кадижа знала, что я хороший отец. Она много раз становилась свидетельницей выходок Альмины, поэтому не верила в ее наветы. По доброте душевной она даже предложила выступить в суде, но я ее отговорил. Не верил, что ее показания смогут доказать мошенничество противоположной стороны, – это первое. А главное, мне нужно было, чтобы в мое отсутствие рядом с Тео оставался надежный человек. Если бы она приняла мою сторону, ее бы тут же уволили.

– Здравствуй, Кадижа.

– Здравствуйте.

Я сразу увидел, что что-то не так. Каждый день она тайно от всех устраивала мне часовую встречу с Тео, когда у него кончались занятия. Именно этот волшебный час позволял мне устоять, не пойти на дно. Но сегодня выражение ее лица не обещало мне ничего хорошего.

– В чем дело, Кадижа?

– Альмина собирается улететь в Штаты.

– Вместе с Тео?

Няня утвердительно кивнула и показала на своем телефоне несколько фотографий экрана компьютера Альмины. Судя по ним, моя бывшая приобрела на сайте «Эйр Франс» три билета в один конец до Нью-Йорка на 21 декабря, первый день школьных каникул. Для себя, Тео и некоей Зои Домон.

Я знал, кто это. Несколько месяцев назад у Альмины появилась новая блажь: перебраться жить в экологическое поселение в Пенсильвании. Эту идею ей подсказала Зои Домон – учительница из Лозанны, с которой Альмина познакомилась два года назад на митинге противников форума в Давосе. Я бы ничего против этого не имел, если бы не одно «но»: от сына меня будут отделять шесть тысяч километров океана.

Новость мена ошарашила, но Тео уже вышел из школы и направлялся к нам, поэтому я изобразил на лице радость, чтобы его не огорчать.

– Привет, Тео!

– Привет, папа! – крикнул он и бросился мне на шею.

Я долго его обнимал, наслаждаясь запахом его волос. В наступающих серых сумерках я купался в этих волнах тепла. Тео был светловолосый, неизменно веселый мальчуган, за его круглыми очками в оправе цвета морской волны сияли голубые глаза. Для меня он был, говоря словами Камю, «несокрушимым летом» в разгар зимы. Напоминанием о том, что достаточно одной его улыбки, чтобы рухнули стены моей вездесущей тоски.

– Хочу есть!

– Я тоже!

В этот час мы всегда торопились в кофейню «Три колдуньи» на пересечении авеню Обсерватории и улицы Мишле, принадлежавшую молодому итальянцу, которого все называли Марчелло. Там я позволял Тео слопать фруктовое пюре и канолли, вафельные трубочки с лимоном, а потом заставлял делать уроки. То была чудесная эпоха первого чтения, первых диктантов, заучивания и декламации стишков Пола Фора, Клода Руа и Жака Превера про «лошадку в ненастье» и про то, как «две улитки хоронят умерший листик».

Сделав домашнее задание, Тео упросил меня посмотреть, как он показывает фокусы. В последние месяцы он здорово пристрастился к этому занятию из-за того, что Кадижа, желая его занять, стала демонстрировать на своем телефоне ролики некоего Гэбриэла Кейна на YouTube. В тот день он порадовал меня номером с монеткой, проходящей сквозь дно стакана, а также карточным жульничеством. Ободренный своим успехом, он решил показать третий номер и для этого попросил у меня купюру в 20 евро. Уверенный в себе, он разорвал ее надвое, положил половинки одна на другую, сложил их вдвое, потом вчетверо.

– Видал? – гордо спросил он, отдавая мне бумажный квадратик. – Разверни, будет сюрприз.

Я так и сделал – и моя купюра, конечно, осталась разорванной.

Сынишка разрыдался. Это был настоящий приступ горя, внезапный и бурный. Я постарался его утешить, и он в промежутке между всхлипами, вцепившись в мой локоть обеими ручонками, признался:

– Не хочу уезжать, папа, не хочу!