Варя не спорила. Она действительно любила свое редкое имя и любила бабушку, в честь которой была названа. Как всегда, Варя с улыбкой оставила номер телефона, изменив на этот раз целых две цифры.
В Уфе семья старой учительницы настойчиво потребовала остановиться у них. Варе было неловко стеснять радушных людей, поэтому пожив несколько дней, пока не освоилась в незнакомом городе, Варя перебралась в гостиницу при заводе. Тем более что жить ей предстояло почти месяц, а предприятие было на другом конце города. По ночам в комнате было так холодно, что поверх одеяла она укрывалась своей каракулевой шубой, перешитой из старого маминого манто, зато здесь она была одна. Командированных больше не было, а Варя вела себя пристойно, чем весьма расположила к себе видавшую всякое администраторшу гостиницы. По вечерам, если Варя бывала в комнате, Татьяна Никитична, прихватив горячий чайник, заходила на огонёк. Найдя в Варе благодарную внимательную слушательницу, женщина поведала ей всю историю своей нелёгкой жизни. В Уфу она попала ребёнком. Завод, где работал её отец, поспешно эвакуировали из Москвы поздней осенью 1941 года, когда в Башкирии уже стояли крепкие морозы. Семьи с маленькими детьми расселили по частным квартирам, остальных – в наскоро построенных общежитиях.
Немного обжившись на новом месте, несмотря на бронь отец пошёл в военкомат и, не сразу, но добился отправки на фронт. Жена осталась одна с грудным ребёнком в чужом незнакомом городе и, если бы не младший сын хозяйки квартиры, то неизвестно, как она выжила бы и подняла на ноги дочь. Семилетний башкирский мальчишка, оставшийся единственным мужчиной в доме, взял на себя шефство над всеми женщинами этой случайно образовавшейся семьи, включая малышку. Пока матери пропадали почти сутками на работе, он управлялся не только с хозяйством, но и ухаживал за девочкой. Как ни странно, но самыми страшными голодными годами стали послевоенные. И хотя Уфа была далеко от войны, мужчин вернулось домой слишком мало. Не вернулся и отец Тани. Попытки мамы уехать обратно в Москву, остались безуспешными: не было денег, да и родных там никого не осталось. Комнату в коммуналке, где они жили до войны, отдали вернувшемуся фронтовику. Мама смирилась с обстоятельствами и решила заново строить свою жизнь здесь, в Уфе. Так у маленькой Тани появился отчим. Ничего плохого о своём отчиме Таня сказать не могла, но всё равно это был не отец. Отцом она считала того самого мальчишку и очень тосковала по нему. Теперь они жили в разных концах города и виделись очень редко. Ей было пятнадцать, когда Таня узнала, что родители вот-вот женят её мальчишку и уже назначен день свадьбы. Она не помнила, как добежала до его дома, как стучала в двери и просила её впустить. По настоянию жениха свадьбу пришлось отложить. Чего это стоило его семье, сказать страшно. Родители невесты не простили такого позора, сговор расторгли и потребовали возместить понесённые расходы не только финансовые, но и моральные. Через два года, вопреки воле матерей, влюблённые поженились. Родители мужа до сих пор так и не признали Татьяну Никитичну, хотя и обожают внуков, и ждут не дождутся правнуков.
– Сколько же вам пришлось пережить за два года ожидания?
– И не спрашивай, – взмахнула Татьяна Никитична руками, – порой думала, утоплюсь в Белой, но другой не отдам. Знаешь, – перешла она на шёпот, – иногда мне казалось, что у нас даже кровь по общим жилам течёт.
Подготовка к расчётному диплому состояла из подбора материалов по технологическому процессу и требовала всего двух-трёх часов пребывания на заводе. Пересмотрев репертуар всех театров, оставшееся время Варя проводила в богатых музеях Уфы. В городе ей нравилось всё: старинные деревянные дома с кружевными наличниками, музеи, наполненные теплом яркого февральского солнца, заснеженные улицы с высокими рыхлыми сугробами и запахом приближающейся весны. Нарушали гармонию только развалившиеся, некогда замечательно тёплые, сапоги. Подошву в некоторых местах, как отрезало. Мороз пробирался в образовавшиеся щели и холодил ступни. Варя купила на рынке толстые шерстяные носки и натянула их на замерзающие ноги, отчего сапоги раздулись и выглядели на два размера больше.
К концу февраля работа была закончена. Материал собран. Чемодан уложен. Перед отъездом Варя ещё раз пришла на утёс над Белой. С этой самой высокой точки города открывался изумительный вид на реку. Ветер заметал позёмку. Она змейкой вилась вокруг памятника легендарному Салавату, сидящему на огромном вздыбленном коне. Казалось, ещё секунда и конь, уходя от погони, прямо с кручи прыгнет вниз.
С другой стороны далеко внизу можно было видеть раскинувшийся заснеженный город. Над крохотными домиками, как в мультике, вились многочисленные струйки дыма – это топились печи. Кое-где возвышались мощные трубы предприятий, изрыгающие разноцветные дымные столбы.