Сообщение Фернандо об одной находке в Кативе хорошо отражает его более поздние интересы как ученого и гуманиста. «Это было первое место в Индии, где увидели признаки настоящего здания, – писал сын Адмирала. – Это была большая гипсовая лепнина; отец приказал взять ее кусок, как память о местной древности». Этот странное упоминание больше не встречается ни в одном из отчетов об этом путешествии. Майя никогда не забирались так далеко на восток, и, конечно, испанцы достаточно хорошо знали разницу между грудой естественных скал и разрушенным зданием. Если бы Колумб увидел подобное, он обязательно упомянул бы об этом в письме к монархам как о свидетельстве какой-нибудь павшей восточной империи. Признаюсь, лично я совершенно сбит с толку этим замечанием Фернандо.
«Отсюда, – пишет Диего де Поррас, – он [Колумб] направился в другую провинцию, называемую Кобраба, и, поскольку там не было гавани, не стал заниматься исследованиями, а взял индейца-переводчика; он быстро прошел вдоль побережья Верагуа, так и не узнав его секретов, за исключением того, что нужно идти вперед и открывать новые страны; и как только он пересек их, золота стало меньше». После «Кобравы» (sic), как говорит Фернандо, флот прошел «пять деревень большой торговли», одной из которых была Верагуа, где, со слов индейцев, было собрано золото и изготавливались «зеркала» (именно здесь люди аделантадо похитили касика в феврале 1503 года). На следующий день испанцы пришли к деревне под названием Кубига, где, как говорили индейцы из Кариаи, находилась «торговая страна», тянущаяся от залива Альмиранте на 50 лиг вдоль побережья.
В связи с этим Колумб принял решение вернуться к центру золотоносной деятельности возле Верагуа и продолжить там исследования. Как оказалось, прошло два месяца, прежде чем он смог осуществить это на практике. Наступил сезон дождей, необычайно бурный, с порывистыми северным и западным ветрами. В ту самую ночь, когда он отошел от Кубиги, «…поднялась такая сильная буря, что мы были вынуждены идти, куда бы она ни несла нас, – писал Адмирал. – Я шел по ветру, не в силах сопротивляться». Колумб провел флот мимо входа в будущий Панамский канал и волей провидения вошел в замечательную гавань, которую так искал. Он назвал ее Puerto Bello, «потому что она довольно большая, красивая, населенная и окруженная хорошо возделанной местностью». Флот вошел в нее 2 ноября, «…пройдя между двумя островами. Окружающая местность возделана и полна домов, расположенных на расстоянии одного броска камня или арбалетного выстрела. Она красива, как самая прекрасная картинка из когда-либо вами виденных. В течение семи дней, которые мы провели там из-за дождя и ненастной погоды, из окрестностей постоянно прибывали каноэ, чтобы обменять всевозможные съестные припасы и мотки тонкой хлопковой пряжи на медные безделушки».
Подобное описание Портобело остается в силе и в наши дни, за исключением того, что на некогда хорошо возделанных полях индейцев куна-куна выросли джунгли. Эта гавань настолько просторна, хорошо защищена и легка для захода, что в этом же столетии испанцы выбрали ее в качестве конечной точки Карибского маршрута для пешего перехода через Панамский перешеек. Во время ежегодной шестинедельной ярмарки, когда испанские галеоны обменивали свои грузы на сокровища из Перу и Дарьена, Портобело стал самым процветающим городом на Американском континенте. Сэр Фрэнсис Дрейк погиб на борту корабля, когда собирался напасть на Портобело в 1596 году; Томас Гейдж, побывавший там в 1637-м, сообщил, что видел караван из двухсот мулов, груженных серебряными слитками, сваленными затем на рыночной площади, словно дрова. В восемнадцатом веке, когда торговые отношения закончились, город превратился почти в ничто. Только остатки нескольких фортов, которые когда-то его защищали, и развалины огромной aduana (таможни) свидетельствуют о былом величии Портобело.
9 ноября флот вышел из этого привлекательного места, обогнул мыс Мансанильо и прошел еще 15 или 20 миль, но 10 ноября снова подул ветер с востока, вернувший Адмирала на 13 миль, и, пишет Поррас, «они оказались среди островков рядом с континентом, где сейчас находится Номбре-де-Диос; и поскольку все эти побережья и островки были полны кукурузы, они называли [их] Puerto de Bastimentas[320]
». Там флот оставался двенадцать дней, ремонтируя корабли и бочки. Фернандо сообщает забавный случай из их пребывания. Одна из корабельных шлюпок, увидев индейское каноэ, полное гребцов, решила их окликнуть, но те попрыгали за борт своего судна и нырнули под воду. Всякий раз, когда тот или иной индеец всплывал на поверхность, шлюпка пыталась подойти ближе, однако туземец снова нырял и появлялся с другой стороны на расстоянии одного-двух выстрелов из лука. В течение нескольких часов шлюпка продолжала эту бесполезную погоню, в то время как люди на борту кораблей громко смеялись «над яростью собак и ловкостью зайцев».