Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир

В среду, 5 октября, флот покинул Кариаи и направился вдоль берега в юго-восточном направлении. Ближе к вечеру, когда до последней якорной стоянки оставалось чуть более 50 миль, обнаружился пролив, ведущий в большую бухту. Наконец-то пролив! Но Адмирала ожидало очередное разочарование: это был Бокас-дель-Драгон, ведущий в большую, усеянную островами бухту, называемую теперь Альмиранте. На восточной стороне пролива находился остров (в настоящее время – Колон), известный двум индейским проводникам под названием Карамбару (а также Серабаро или Зоробаро), которое Колумб принял за местное наименование всей огромной бухты.

Квирикетена, как индейцы называли материк внутри залива Альмиранте, дала нашему филологу-мореходу ценную подсказку (как он предполагал). Точно так же, как в первом путешествии он вывел искомую «Чипангу» из слова «Сибао», Колумб превратил «Квирикетену» в «Кимбу», то есть в одно из названий Китая, упомянутых Марко Поло. Более того, он вышел за пределы пояса использования гуанина. В бухте Альмиранте, как писал Фернандо, «нашлись первые признаки золота – туземец носил на груди большую медаль из чистого металла». Фернандо рассказывал, что «медаль», представлявшая собой золотой диск стоимостью десять дукатов (скажем, 23 доллара), обменялась на три колокольчика стоимостью около одного цента, а несколько еще более тяжелых дисков были получены по той же «стандартной» цене.

Каждый исследователь атлантического побережья Америки от пролива Дэвиса до Ривер-Плейт на протяжении по меньшей мере двух столетий был введен в заблуждение широкими жестами индейцев, указывающих дальнейший путь. Широко разводя руки и затем сводя пальцы вместе, туземцы пытались передать идею залива, озера или расширения реки, однако оптимистически настроенный европеец воспринял, что проводники подразумевают Индийский океан, Великое Южное море или какие-то ворота, к нему ведущие. Поэтому, когда индейцы указали Колумбу рукой на еще одну «Квирикитену», он воспринял этот пролив за проход в другой океан. Как писал Фернандо, «каравеллы плыли, словно по улицам, между одним островом и другим, и листва деревьев касалась снастей судов».

Приняв эту запись к сведению, 14 января 1940 года мы исследовали проходы в этих двух бухтах (и между ними) на моторном катере в поисках мест, которые соответствовали бы словам Фернандо. Проливы Кроул-Кей, Санвуд, а также проходы в лагуны Палое и Поррас не соответствовали требованиям, поскольку были окаймлены низкими мангровыми зарослями, и «листва деревьев» никак не могла «касаться снастей». Однако в проливе Сплит-Хилл мы обнаружили узкий и извилистый проход между высокими берегами, окаймленными высокими деревьями, причем в одном месте фарватер так близко подходил к одному из берегов, что мы вполне могли представить, как оснастка четырех каравелл задевалась ветвями. Сегодня в проливе Сплит-Хилл глубина составляет всего 7 футов, но наш древний лоцман рассказал, что до землетрясения 1912 года, поднявшего дно, он водил туда парусники с осадкой более 14 футов. «Капитана», «Сантьяго», «Гальега» и «Впеканья» прошли по этому каналу 6 октября 1502 года, полагая, что нашли проход в Индию.

И снова разочарование. Выйдя из этого узкого ущелья, флот оказался в просторной бухте, не имеющей выхода, – около 30 миль в длину и 15 в поперечнике. Альбурема, как назвал ее Колумб тогда, или лагуна Чирики, как мы называем ее сегодня, – водная гладь изумительной голубизны, представляющая, по сути, внутреннее соленое озеро, расположенное между покрытыми зеленью Кордильерами, возвышающимися на 11 000 футов над уровнем моря. Некоей компенсацией для Колумба стала высадка 7 октября на побережье, где начался оживленный обмен золотыми дисками, «орлами» и провизией, «и отсюда он начал ходить торговать по всему побережью». Все туземцы были «раскрашены лицом и телом в разные цвета – белый, черный и красный, – вспоминал Фернандо, – и прикрывали свои гениталии маленьким кусочком хлопковой ваты». Эти индейцы-гуайми, ранее в большом количестве населявшие побережье от Чирики до зоны пролива и вытесненные испанцами в леса и высокогорные саванны внутренних районов гор, до сих пор раскрашивают свои лица в черный, красный и белый цвета.