Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Иннокентий тем временем быстро вырыл неподалеку от воды квадратную ямку, по краям обложил ее крупными валунами, отполированными быстрым течением Гипаниса. Маломуж приволок три высокие жерди, врыл их в землю, наклонил одна к другой и связал сверху. Вышло что-то вроде варварского святилища. Для полноты картины кормчий развел в яме огонь. Поперек положил несколько длинных железных стрел для «скорпиона», позаимствованных из контрабанды покойного Аммония. Все это напомнило грубую жаровню. Но вместо кусков жертвенного мяса Иннокентий аккуратно разложил поверху железных стрел камни-голыши, предварительно вымытые в реке.

Калеб снова отлучился, на этот раз вернувшись с рулоном парусины. Ткань быстро натянули на деревянный каркас. Палатка начала зримо «полнеть» изнутри теплым воздухом. Края парусины поспешили утяжелить камнями.

Иннокентий, выждав некоторое время, зашел в палатку, вынес оттуда угли и золу. Вдвоем с Калебом затащил внутрь медный чан с подогретой водой.

– Командир, термы – готовы!

Внутри палатки была жарко и темно.

– Мой отец зарабатывал массажем в народной бане-лутре, что неподалеку от площади Тавра, – произнес Иннокентий. – Если желаешь, я припомню кое-что из его уроков, пропарив тебя, и сделаю массаж.

– Желаю, – охотно согласился трибун, с наслаждением улегшись животом на банку гребца, которую снял с купеческого кораблика предусмотрительный кормчий.

Безусловно, Иннокентий был мастером массажа. Константин Германик понял это сразу, по первым же приятно-болезненным пощипыванием и похлопываниям.

– Не напрягайтесь, – бормотал Иннокентий, обрабатывая спину офицера. – Слышишь хруст? Это соли, следствие нерегулярного питания в молодости и обильного винопития. Их надо разбить, иначе ты руки не сможешь поднять от неожиданного радикулита.

– Питание солдата императора не может быть регулярным, особенно в походах, – резонно возразил Германик, морщась от неожиданных щипков. – А что касается вина, то ты еще не видел, как пьют в гарнизонах.

– Представляю, командир, – неожиданно резко сказал кормчий. – Мой покойный отец был солдатом, он сильно пил после ранения.

– Вот как? Не знал.

Трибун редко признавал свою неправоту. Но сейчас речь шла о солдате…

– Наверное, я был груб, – поспешил извиниться кормчий. – Прости меня.

– Уже простил. А где твоего отца ранили?

– Его ослепили персы царя Сапора в Месопотамии, захватив в плен после взятия Амиды.

Дальше последовал безыскусный рассказ сына римского солдата о том, как его ослепленного отца победители оставили умирать среди трупов и руин некогда большого города. И как остатки гарнизона – безрукие и безногие бойцы – собрались вместе, чтобы вернуться на родину. Большинство умерло от голода, некоторых сожрали львы в дельте Ефрата, другие утонули в полноводном Тигре.

Отцу Иннокентия несказанно повезло, он вернулся домой, в предместье Константинополя. На пенсию за ранения обучился профессии и в корпорации банщиков купил себе должность массажиста. Умелые слепые массажисты ценились столичными аристократками.

Бывший солдат некоторое время хорошо зарабатывал, но затем начал пить. Был изгнан из позолоченных богатых терм с глубокими бассейнами и скоро оказался в бане-лутре для простолюдинов с бассейнами по колено. Там если и платили за массаж, то не больше пары медных оболов. Деньги пропивались на месте. Смерть быстро нашла обессилевшего от горя слепого пьяницу.

– Мне жаль, Иннокентий, – пробормотал римлянин короткую фразу, служившую у него чем-то вроде отходной молитвы. – Ну а сам-то ты как здесь оказался?

Иннокентий, закончив массаж, обдал трибуна теплой водой.

– Все просто. После смерти отца я решил не испытывать судьбу, хоть в корпорации уже прошел курс обучения и мог претендовать на место банщика. Нанялся на купеческую корбиту, уплыл подальше от войны и вина, сначала к фризам, затем в Гётоланд, земли гётов. Уходили из Константинополя с дорогими тканями, приправами, сладким вином, возвращались назад с пушниной и добрым железом. Ну а сейчас, командир, тебе самое время окунуться в прохладную воду Гипаниса, а затем, хорошо укрывшись, крепко поспать.

– Я так и сделаю, – пообещал трибун. – Благодарю за массаж. Только вот что пришло мне в голову. Наверняка ты немного знаком с медициной. Почему не вызвался помочь раненому Аммонию, когда я спросил о лекаре?

– В порту поговаривали, что египтянин торговал не только с союзниками Империи. Его корбиту видели в дельте Ефрата, у персов, – прозвучал из темноты хриплый голос сына римского солдата, чей отец был ослеплен персами на развалинах Амиды.

Константин Германик направился было к реке, но, осторожно попробовав воду пальцем ноги, решил не рисковать после бани. Зато на мелководье вдоволь порезвился его четвероногий друг. Когда он вышел наконец к хозяину, милостиво позволил вытереть себя большим куском сухой холстины. Терпеливо дождавшись конца процедуры, сам отряхнулся так, что забрызгал последнюю чистую тунику трибуна, которую тот надел после импровизированной бани.

Трибун опешил. От любимого пса он такого подвоха не ждал.