Жизнь Кости Жмуркина

Украинцы Захаренко и Петриченко — «Последние потомки гетмана Мазепы». (Статья исследователя-краеведа.)

Одна космополитка с внешностью вампирессы, задатками бисексуалки и взглядами феминистки — «Стрелец и Дева дружат Раком». (Астрологический прогноз. Честно признаться, здесь Вершков и Жмуркин немного слукавили, удалив предлог "с", имевшийся перед последним словом.)

Плодовитый романист, весьма популярный у нетребовательной публики, рано облысевший любитель клубнички — «Плешивый щеголь». (Воспоминания современников об Александре Первом.)

Две восточные женщины, Зейнаб и Салимат, при первом же взгляде на которых невольно возникала мысль о позитивной роли такой национальной одежды, как чадра — «Верните их домой». (Надпись под фотоснимком, изображающим английских «томми», патрулирующих улицы Ольстера.)

Дама с ангельским ликом и мятущейся душой несостоявшейся валькирии, покровительница всех молодых авторов, Маргарита без Мастера, Гала без Дали, Жозефина без Наполеона — «Помни о семейных узах». (Напутствие заведующей ЗАГСом молодоженам.)

Досталось на орехи и более мелкой сошке.

Дабы не вызвать подозрения разобиженных семинаристов, Вершков налепил дразнилку и на свою дверь — «Осел, козел и косолапый мишка…» Такое название носил спортивный репортаж о крайне неудачной игре нашей хоккейной сборной.

В постель оба они легли с чувством выполненного долга и сразу уснули как младенцы.

Разбудила их брань Бубенцова, раздававшаяся из-за полуоткрытой двери.

— Какая это тварь постаралась? Узнаю — прибью!

— Ты их шашечкой, шашечкой, — невинным голосом посоветовал Вершков. — А что, кстати говоря, случилось?

— Поклеп на нас навели! Обозвали самыми распоследними словами!

— Интересно бы послушать.

— Нате, сами читайте, — вернувшись в комнату, Бубенцов швырнул Вершкову смятую полоску газетной бумаги. — Осел, козел и косолапый мишка… Прямо как у Крылова. Ну, положим, мишку я принимаю на свой счет, — он критически глянул на свои ноги, имевшие ярко выраженную кавалерийскую конфигурацию. — А уж осла и козла — извините! Делите между собой.

— Ты кем хочешь быть? — поинтересовался Вершков у Жмуркина.

— Гомо сапиенсом, как и прежде, — ответил тот. — Плевал я на всякие клеветнические измышления. Завтра, к примеру, на дверях напишут, что я кашалот. Что же мне тогда — в море за кальмарам" нырять?

— Чем мне нравятся менты, так это устойчивостью своей психики, — похвалил Костю Вершков. — Кто за первые пять лет службы не рехнулся, тот со временем может стать вторым Спинозой или Гегелем… Кстати, ты не забыл, какая у нас сегодня основная задача?

— Помню. Посещение заколдованной пещеры на дверях которой написано «Деньги мафии».

— Вот-вот… Морду сполосни, причешись и побрейся.

— Бриться-то зачем? — удивился Костя, уже успевший проникнуться духом творческой вольницы.?

— Катька — девка привередливая. С собою привезла два чемодана вечерних платьев. Дай ей волю, она всех нас во фраки и бальные туфли обрядит. Голубая кровь, ничего не попишешь.

— Так она еще и аристократка! — Костя потрогал колючую щетину, которая росла на его лице не сплошь, а островками.

— Знающие люди говорят, что ее папаша не то бывший курляндский барон, не то польский шляхтич.

— Аристократка, а связалась с таким чучелом, как Верещалкин, — посетовал Костя.

— Ты на себя лучше глянь… Верещалкин не так прост, как кажется. А потом — деньги. Она его за драхмы полюбила…

Большинство язвительных девизов было уже сорвано, только возле некоторых номеров, обитатели которых еще изволили почивать, околачивались гогочущие зеваки.

— Последние потомки гетмана Мазепы! В точку! Интересно, чьих это рук дело? — переговаривались они.

— Ребята, я вам скажу, но только под большим секретом. — Вершков приложил палец к губам. — Просыпаюсь я ночью от какого-то шороха под дверью. Думаю, а вдруг это Элеонора решила наконец мне отдаться. Вскакиваю, распахиваю дверь. А за ней бабушка Крестьянкина. В одной руке пачка каких-то бумажек. В другой — мокрое мыло. Как увидела меня, сразу смешалась и бежать, словно уличная воровка. А на двери нашлепка осталась. Дескать, здесь живут осел, козел и косолапый мишка.

Никто Вершкову не верил, но все смеялись. И чего бы им не смеяться, плотно позавтракавшим, опохмелившимся, талантливым.

На восьмом этаже, где проживала всесильная Катька, ковровые дорожки были побогаче, фикусы посвежее, а двери номеров отстояли друг от друга не на четыре метра, а на все десять.

Прежде чем войти, Вершков вежливо постучал, что на него было совсем не похоже.

— Говорить буду я, — шепнул он Косте. — Катька меня кое-как терпит. А ты лучше помалкивай да прикидывайся казанской сиротой.

— Войдите, — за дверями, на которых еще сохранилось пятно от мыла, раздался спокойный серебристый голос. В представлении Кости именно так должны были разговаривать феи.

Сразу за порогом оказалась небольшая прихожая, а дальше открывалась целая анфилада роскошно обставленных комнат, в первой из которых, изящно разместившись в мягком кресле, пребывала Катька, одетая и причесанная, как на великосветском рауте. Слева и справа от нее высились груды рукописей.