Жизнь Ленина. Том 1

Сэр Джордж Бьюкенен, английский посол, пишет во втором томе своих мемуаров, что он получил извещение об образовании советского правительства и текст Декрета о мире только 21 ноября. Декрет передавали по радио, но прошло 13 дней, пока его вручили иностранным правительствам. Бьюкенен переслал его в Лондон, рекомендуя не отвечать на него. Вместо ответа он советовал сделать заявление в Палате общин. 23 ноября лорд Роберт Сесиль, заместитель государственного секретаря по иностранным делам, сделал следующее заявление от имени британского кабинета министров: «Действия экстремистов в Петрограде будут, конечно, прямым нарушением соглашения от 5 сентября 1914 года (о том, что союзные государства не станут вести сепаратных переговоров о мире.— Л. Ф), и, если русский народ примет их, то поставит себя фактически вне обычного сообщества европейских наций... Признать такое правительство мы не намерены»

В этих словах предсказывается характер взаимоотношений между великими державами и советами при жизни Ленина и после его смерти.

Сам Бьюкенен признается, что, под влиянием генерала сэра Альфреда Нокса, бывшего тогда в Петрограде, передумал и 27 ноября телеграфировал лондонскому Министерству иностранных дел, советуя «взять единственный остающийся безопасный курс: освободить Россию от данного ею слова и сказать ее народу, что, принимая во внимание изнуренность, вызванную войной, и дезорганизацию, связанную с любой великой революцией, мы предоставляем им самим решать, хотят ли они заключить мир с Германией на ее условиях или продолжать войну на стороне союзников, которые твердо намерены не складывать оружия, пока не получат надежных гарантий обеспечения мира во всем мире... Требовать с России фунта мяса и настаивать на выполнении ею обязательств, установленных в Соглашении 1914 года, было бы, с нашей стороны, игрой в руку Германии».

Если бы посол отправил такую депешу шестью месяцами раньше и убедил своих начальников в ее разумности, и если бы другие западные послы в Петрограде поступили таким же образом и имели такой же успех, то советской власти, может быть, и не было бы. Не было ничего, ни в истории, ни на небесах, что предопределило бы происшедшие события. Но с сере- ²²¹ дины 1917 года и вплоть до ноября 1918-го у союзников была только одна цель: выиграть войну против Германии. И хотя предложение Бьюкенена обсуждалось на парижской конференции союзников 30 ноября 1917 года и получило некоторое одобрение со стороны премьер-министра Ллойд Джорджа, иностранного секретаря Артура Вальфура и специального уполномоченного президента Вильсона, полковника Эдварда Хауза, ничего из него не вышло. Западные нации считали вынужденное стремление русского народа к миру предательством. Нельзя винить их: их жертвы были так велики, что любой конец войны, кроме полной победы, казался бы издевательством над мертвыми и изувеченными. Разумные доводы были отложены в сторону, политикой правили чувства. В крови и шуме битвы всегда трудно думать о том, каким будет мир через десятилетие или даже через год. При такой точке зрения вполне естественно, что Антанта пыталась предотвратить выход России, даже большевистской России, из войны, чтобы не уменьшать своих сил.

Немецкий подход был диаметрально противоположным. Императору Вильгельму и его соратникам мир с Россией обещал некоторую выгоду, а любое преимущество, даже самое малое, казалось важным ввиду тяжелых потерь, продолжительности войны и неуверенности в ее исходе. Так как близорукость — обычная профессиональная болезнь политиков, навьюченных неотложными задачами дня, немцам было куда легче найти путь к переговорам с Россией, чтобы осуществить ее выход из войны, чем западным правительствам — предвидеть события русской истории грядущих десятилетий и попытаться их предотвратить. Так получилось, что, пока союзники России возмущались, но все-таки старались удержать Россию в своем лагере, Германия согласилась на переговоры.

Величайшая опасность для советов лежала в той возможности, что их готовность к переговорам с Германией поведет к сепаратному миру между Западом и Германией за счет России. Уинстон Черчилль обрисовал возможность такой сделки: «Гигантские захваты, сделанные Германией в России, и ненависть и презрение, которые союзники питали к большевикам, дали Германии возможность сделать важные территориальные уступки Франции и предложить Англии полное восстановление Бельгии. Устранение территориальных претензий России вследствие ее измены делу союзников подобным же образом облегчило соглашение с Австрией и Турцией. Таковы были предпосылки этой великой возможности. Она была последней.