Жизнь на фукса

Со скалы зарябило в глазах от ослепительной панорамы окрестности. Горы. Реки. Леса. Города. Долины. Весь Гарц — на ладонке. Но я иду к кресту. Он громадный — чугунный. У подножья надпись: «Поставлен князем Христианом Штольбергом в память друзей, павших в войне 1813 года». Это вовсе не значит, что феодал сам тащил крест на скалу. Он только приказал своим кнехтам. Кнехты тащили. Тащить, наверное, было трудно, кнехты потели, падали. Но зато вот уже столетие стоит крест, видный на всю округу. И можно узнать, что у князя Христиана Штольберга были и пали друзья в 1813 году. Молодец князь! Если б меня разорвало снарядом в галицийской кукурузе, ни один бы друг не втащил креста на гору. Нельзя же поставить 5 миллионов крестов. Надо 5 миллионов гор. Где их взять? А тут, смотрите через 100 лет пришел на гору Роман Гуль и узнал, что князь Штольберг любил друзей. Вечная память! Но довольно гробниц. Солнце светит. День в разгаре. И к черту лирику князя Штольберга.

Хороши деревенские ресторанчики в Германии. Шницель мы запиваем кружкой пива. А надпись над стойкой находим интересней княжеской:

Даваться в долг не будет,
Так торговать нельзя,
А то товар убудет
И вместе с ним друзья!

В умерший у пруда ильзенбургский замок мы не заходим. Идем в деревеньку Дрюбек. И сразу же входим в белеющий мытыми стенами дрюбекский монастырь. Из его окон кивают головами дамы в завитушках и белых чепцах. Старые, знатные, успокоившиеся после светских бурь, живут они здесь на покое. А на дворе, вся в подпорках, стоит тысячелетняя липа, шумя широкошумной листвой, как дубрава. Привратник, видом много старше липы, шамкает в золотом закате, провожая по мощенному голышами дворику. В десятитысячный раз с закрытыми глазами повторяет, что монастырь основан в 857 году и первой аббатисой его была Адель Грунд.

Мы входим в церковь, где лежат кости Адель Грунд, где висят по стенам гобелены, вытканные пальцами древних монашек, и где на железной доске выведено четкой латынью:

«Благодарим тебя, боже, за нашу победу под Бель-Альянс»[62].

Как ни белы стены монастыря, а хорошо выйти из них в поля, где паровыми плугами и тракторами поднимают старую немецкую землю. И мальчики на бело-розовых арденах тротом едут по утрамбованному шоссе.

От бережно хранимых антикварностей — мы устали. Бегло осматриваем замок Бланкенбург, где Петр I неудачно сватал царевичу Алексею браунгшвейгскую принцессу[63]. Но все же, несмотря на усталость, у замка Регенштейн останавливаемся изумленные.

В глубине средневековья основали его рыцари-разбойники во главе с атаманом графом Вольфом. Это не здание, а в неприступной скале — высеченные комнаты. Из них, в откос с вершины, пробиты окна и пролеты. Отовсюду виден Регенштейн. Но подступы к нему узки и коварны. Не поддаваясь никому в битвах, до старости прожил здесь легендарный бандит граф Вольф.

В тридцатилетнюю войну пришел сюда и стал с войском Валленштейн[64]. И гиды показывают колодец, в котором у Валлейнштейна сидел пленный епископ. Суров был Валленштейн. Уморил в колодце священнослужителя. И в пещере поставил дыбу, где для осмотра посетителей аккуратно сложены кости погибших и черепа.

С Регенштейна мы уходим прямо на современный вокзал, там в синих и красных околышах машут жезлами железнодорожники, отпуская курьерские поезда, а в киосках висят газеты с портретами бегуна Нурми.

Через пять часов мы в Берлине на Ангальтском вокзале. Через пятнадцать минут — в квартире, где на столе лежит записка от знакомых, приглашающих на ужин с В. М. Черновым и И. Церетели.

Ужин с Черновым и Церетели

Если б я был любителем не особенно дорогих афоризмов, я бы сказал: «познай человека за ужином». И думаю, был бы прав. Во всяком случае, по опыту утверждаю: не надо пренебрегать ужинами. С людьми интересной биографии — в особенности.

По-моему, интересны ужины с политиками. Но я совершенно не согласен с Оскаром Уайльдом, бросившим ужинный лозунг: «в политике заодно с либералами, за столом заодно с консерваторами». Ужины с либералами считаю куда более интересными. Даже чем мой сосед ни левей, тем он за ужином мне милей!

Пищеварительный процесс-один из приятных и таинственных. Пищеварящий субъект мякнет, добреет, забывает неприятное. А если еда смачивается бутылкой доброго вина, то любой ужинный сосед может внезапно стать вашим искренним другом.

Не думайте, что на земле так уж много глупого. Дипломатические столы вовсе не случайно ломятся от яств. И не случайно короли банка, биржи и индустрии вызывают последнее слово партнера за обилием яств и вин. Дельцы и дипломаты прекрасно знают, что такое пищеварительный процесс.

Но, конечно, все это я не отношу к скромному ужину, где сидел Ираклий Церетели, и в лице его чернота глаз контрастировала с краснотой губ. И где хохотал председатель Учредительного собрания Виктор Михайлович Чернов, встряхивая полуседой, львиной шевелюрой и чуть кося хитрым глазом.