Жизнь на кончиках пальцев - 3

— Смириться, — начальник тюрьмы был неумолим. — Если ты печешься о благе ребенка, оставь все, как есть. Выйдешь — тогда и будешь разбираться.

И вот, спустя чуть больше месяца после памятного разговора, его зачем-то вызывают.

Куда? Зачем? На эти вопросы Тимур, шагающий по мрачным коридорам вслед за охранником, ответов не находил. Удивился, оказавшись перед дверью кабинета начальника колонии. Переступил порог. Бодро и отчетливо произнес слова, соответствующие случаю: фамилию, имя, номер, статью, по которой осужден.

В кабинете кроме самого начальника колонии был еще один мужчина, сидевший спиной к двери.

Мужчина встал, обернулся.

Халфин узнал в нем отца своего бывшего сослуживца, который в течение нескольких дней решил его проблему с жильем и работой. Того, с чьей лёгкой, или не очень, руки он четыре года мёл улицы Молдаванки, тихо спивался, избивал жену, в результате чего оказался вот здесь, в колонии строгого режима.

— Ну, здравствуй, Тимур Халфин! — мужчина открыто улыбнулся и шагнул навстречу, протянув руку.

— Я могу идти? — отчего-то спросил разрешения гостя начальник колонии.

— Да, — последовал ответ, — оставьте нас одних.

* * *

Голова гудела, как чугунный котёл.

Мысли не желали выстраиваться в четкую картину.

Тимур не мог взять в толк, почему этот, практически незнакомый человек, приехал сюда. К нему. Почему делает ему предложение? Странное, не до конца понятное.

— Почему я? И почему сейчас? — наконец посмотрел в глаза мужчины, ожидавшего ответа. — Если вы обратили на меня внимание после рассказа сына о годах нашей службы, почему никак не проявили себя за все время?

— Сын рассчитывал, что ты обязательно заедешь повидаться после службы. И я надеялся увидеть тебя лично. Познакомиться. Но твой первый визит состоялся при обстоятельствах, о которых ты и сам знаешь. Я сделал все, что было нужно на тот момент. Потом моё присутствие потребовалось в другой стране, и мы с сыном и женой уехали на два года.

— Я знаю, что вас не было, — прервал Халфин. — Я приезжал к вам на Петрашевского пару раз, но никого не застал дома.

— Да, — кивнул мужчина, — мы не распоряжаемся ни своим временем, ни своими действиями, — его глаза блеснули, губы сжались: — Но потом, спустя два года, когда мы снова оказались в Южной Пальмире, я решил узнать как твои дела. Помочь, если потребуется, в поиске новой работы. Для службы делу Организации ты был бесполезен, но как человек — не безразличен, — помолчал и продолжил: — Не мне. Моему сыну, которому я не мог отказать в незначительной просьбе.

— Вы приезжали на Молдаванку? — удивился Тимур. — Почему не зашли? Почему не захотели увидеться?!

— А зачем? — искренне недоумевал мужчина. — Зачем мне нужно помогать спившемуся дворнику? Ведь ты стал на то время тем, кем хотел.

— Я не хотел, — пробормотал Тимур.

— Конечно, — усмехнулся гость. — Ведь это кто-то другой заставлял тебя напиваться и избивать жену!

— Вы пришли, чтобы еще раз напомнить о том, что я натворил?! — глаза Халфина сжались в две узких полоски. — Напрасно! Я и сам не смогу забыть об этом до конца моих дней! Я сделаю все, чтобы если и не исправить случившееся, это, как вы понимаете, невозможно, то не допустить повторения! Стать другим человеком!

— Я знаю, — мужчина снова улыбался, — именно поэтому я здесь. В тебе есть те качества, которые нужны для службы в Организации. Остальному тебя обучат. Если ты, конечно, дашь согласие.

— Но мне еще как минимум четыре с половиной года сидеть, и это в случае если примут ходатайство об условно-досрочном освобождении, — напомнил Тимур. — И потом, моя дочь, Лена, что будет с нею?

— Тебе изменят статью, — объяснял гость. — Вместо предумышленного убийства вменят нанесение телесных повреждений, приведших к смерти потерпевшего по неосторожности. За это положен срок в три года, который ты почти отбыл. Но это только в том случае, если ты примешь моё предложение. Иначе, можешь даже не рассчитывать на досрочное освобождение. Будешь сидеть от звонка до звонка. Мы об этом позаботимся.

— Но почему? — изумился Халфин. — За что вы со мною так?!

— Потому что ты можешь использовать мои слова во вред Организации. Здесь, на зоне, твои россказни сокамерники воспримут, как бред свихнувшегося зэка. Другое дело — на свободе. Где и с кем ты встретишься, перед кем начнешь откровенничать — я не знаю. Твое заключение еще на десять лет будет всего-лишь превентивной мерой.

— На девять с половиной, — пробормотал Тимур.

— На девять с половиной, — кивнул мужчина. — Если тебе так легче. Через девять с половиной лет ты, конечно, освободишься. И встретишься с подростком дочерью, которой ничего не сможешь предложить, кроме самого себя. Подумай об этом. Не будет ли лучше, если девочка увидит перед собой состоявшегося и обеспеченного отца?

— Как это понимать? — Халфин не мог до конца осознать то, что сейчас происходит. — Вы хотите сказать, что я не увижу Лену еще девять с половиной лет?!