Жизнь на кончике скальпеля. Истории нейрохирурга о непростых решениях, потерях и надежде

Ей уже были не в состоянии помочь лучевая терапия и любые другие виды лечения. Эти средства были исчерпаны, и у пациентки осталось совсем мало сил. Винт на левой стороне ее лба слегка оттянул вверх кожу, от чего одна бровь оказалась чуть-чуть приподнятой, и выражение ее лица напоминало покойного Шона Коннери в роли Джеймса Бонда. В ее глазах отразилась решимость, когда она попросила: «Вырежьте ее из меня. Я могу выдержать боль, но только в надежде на то, что смогу увидеть, как мой сын окончит колледж». Возможность операции давала ей надежду, а надежда — силу. Надежда была ее наркотиком. Мне предлагалось сделать операцию, от которой отказались лучшие больницы на Восточном побережье. Специалисты в этих клиниках считали, что операция невозможна, лучшие хирурги говорили, что нельзя вырезать опухоль, не убив при этом самого пациента. Это была очень сложная задача, и именно такие меня привлекали и мотивировали.

После случая с Кариной я начал браться за операции, которые были на грани невозможного. Мне казалось, что этим я смогу загладить свою вину перед девочкой, что это может как-то изменить ситуацию. Я пристрастился к таким операциям, и у меня появилась зависимость, которая стимулировала меня в течение нескольких лет. Сложные операции стали моим наркотиком. С течением времени мои навыки настолько отточились, что меня начали считать одаренным, даже талантливым. По мере роста мастерства менялась и моя зависимость. Моей мотивацией стало не тайное желание исправить что-то неправильное, а острые ощущения, которые возникали вместе с победой над другими хирургами на наших собственных олимпийских играх. Потом я поднял планку еще выше. Я хотел не только оперировать лучше, чем другие хирурги, но и быстрее, делая меньше разрезов и с минимумом осложнений. Я брался за операции, от которых отказывались все остальные, — за «мясорубку». Так мы называем операции, с которыми способны справиться лишь немногие хирурги. Позднее это выражение начало меня отталкивать.

Мной двигал нарциссизм. Я был высокомерным нарциссом, вел себя враждебно и вызывающе. Я стал гиперчувствителен к критике, но похвала меня нисколько не трогала.

Мои амбиции подпитывались тем, как я воспринимал свои старые обиды и недовольства. Возможно, я не мог забыть, как на меня смотрели студенты, когда я работал в кафетерии, после того как бросил Беркли. Может быть, мне не нравилось, как в детстве на меня посматривали местные ребята, считавшие меня недостаточно крутым. Я не хотел, чтобы меня волновало то, что они обо мне думают. В этом я пытался сам себя убедить. Именно это говорил мне мой учитель по английскому в колледже в Комптоне, после того как я снова пошел учиться. Мистер Джетт был наставником, преподававшим со страстью и чувством цели. Он много раз повторял: «То, что другие о тебе думают, тебя не должно волновать». Я и сам неоднократно повторял себе эти слова, когда чувствовал, что мной пренебрегают или относятся без уважения. Я мог так считать совершенно обоснованно — или мне это лишь казалось, — но у меня было ощущение, что с проявлениями такого отношения я сталкиваюсь постоянно.

Обида превратилась в злость, а потом в азарт соревнования, и хирургия стала местом моего самоутверждения собственного эго и торжества победы. Но просто победы уже было мало, и я принял этот вызов. Я хотел стать первым, хотел изобрести операцию, которую было практически невозможно сделать другим хирургам. Мне сложно сказать, когда именно я временно потерял внутренние моральные ориентиры, когда наступил тот момент, когда стрелка компаса передвинулась от «делать операции для пациентов» на «делать операции для самого себя». К счастью, в данном случае наши интересы совпадали. Служить пациентам и прокачивать свое эго. Прокачивать свое эго и служить пациентам.

Но любая зависимость, какой бы она ни была, является нездоровой, это дополнительная лишняя тяжесть, физическая или умственная привязка, которая влияет на центры удовольствия и боли в вашем мозге. Моя зависимость заключалась в непреодолимом желании совершить то, чего еще не делал ни один хирург. Среди талантливых хирургов царит атмосфера конкуренции, идет соревнование, поэтому, когда я проводил операцию, которую никто до меня еще не делал, эйфория продолжалась несколько месяцев. Это открывало для меня новые перспективы, потому что об этом событии писали в профессиональных журналах, о нем узнавало все сообщество нейрохирургов. Если мне удавалось сделать что-нибудь выдающееся, обо мне писали и обсуждали мою работу на конференциях. Ново. Свежо. Креативно.