Жизнь на кончике скальпеля. Истории нейрохирурга о непростых решениях, потерях и надежде

Несмотря на то что пациентка не была нейрохирургом, она была врачом. Она осознавала смертельную опасность, в которой оказалась. Она знала, что рак из матки перекинулся на другие органы. Она была готова пойти на операцию с высокой вероятностью смерти на операционном столе. Моей первой реакцией на ее предложение был отказ. Я не видел никаких преимуществ, которые пациент мог бы получить в результате этого хирургического вмешательства. В данном случае мое желание проводить самые сложные операции не могло изменить общего состояния пациентки. Она повторила свой вопрос: «Вы можете вырезать опухоль?» Она спросила, какова вероятность того, что я смогу вырезать опухоль между ее мозгом и позвоночником (которая снова появится в течение нескольких месяцев) без того, чтобы она умерла на операционном столе или сразу же после операции.

Я ответил, что с вероятностью 90 % я не смогу вырезать опухоль так, чтобы не нанести ей вред, который будет хуже смерти.

И тогда она сказала: «Тогда Бог ответил на мои молитвы. Если никто не возьмется вырезать рак, то вероятность того, что он искалечит и убьет меня, равна 100 %». До этого я не смотрел на ситуацию под таким углом и был вынужден согласиться с тем, что в ее словах есть рациональное зерно.

Когда я принимал участие в операции гемикорпорэктомии, в результате которой отрезали половину тела пациента, я сомневался в необходимости идти на такие радикальные меры из-за 10 %-й вероятности выздоровления. У того пациента, кроме гемикорпорэктомии, были альтернативы. Он мог выбрать что-то другое, после чего, вполне вероятно, прожил бы еще годы, даже если это не гарантировало ему полного избавления от рака. Но тогда все ставили целью окончательную победу над раком, не думая о том, что предлагаемые меры слишком кардинально изменят жизнь пациента. Однако у этой пациентки не было никаких других вариантов, кроме страдания. Она просила меня избавить ее от боли и предотвратить превращение ее в полного инвалида, но мы оба знали, что все мои усилия не в состоянии продлить ей жизнь. Операция дала бы ей возможность дожить до того, как ее сын окончит колледж. Или ее борьба с болезнью завершится смертью на операционном столе.

Она прекрасно понимала, что вероятность успеха минимальна. Без операции ее судьба была предрешена. Мое согласие оперировать дало бы ей надежду, а надежда имеет терапевтический эффект. Надежда вообще странная вещь. Это позитивная эмоция, возникающая, когда все очень плохо и неопределенно. Надежда — это мысли и чувства, сплетенные воедино, которые приходят без приглашения и становятся настоящим подарком. Многие хирурги неоднозначно относятся к такому «подарку», особенно когда речь может идти об обманутых надеждах. Однако надежда придает пациенту сил. Она предполагает собранность, план и энергию, необходимые для достижения цели. Безнадежность влечет за собой мысли типа: «К чему напрягаться? Зачем?» Это полный душевный паралич или даже хуже того. Если ты ожидаешь плохих результатов, то, скорее всего, так оно и будет. Такие пророчества, сбывающиеся сами по себе, называются эффектом ноцебо — это что-то противоположное эффекту плацебо. Пациентка нашла меня для того, чтобы я «спроектировал» для нее надежду в тех самых неблагоприятных условиях, в которых она находилась. Несмотря на то что шансы на успех у нее были минимальными, я не смог ей отказать.

Если бы сама пациентка не являлась врачом, мой ответ мог бы быть другим, даже учитывая мое страстное желание проводить самые сложные операции. Но она все прекрасно знала. Для нее я вовсе не был инстанцией, которая определяет меру успеха или неудачи. Она понимала, в каком положении находится, знала, что шансы невелики, но просила лишь о том, чтобы ей дали несколько месяцев, чтобы дожить до того момента, как ее сын окончит колледж. Я осознавал, что в ее ситуации это было тем, за что стоило бороться. Именно поэтому она прилетела в Калифорнию после того, как ей отказали в ряде других онкологических клиник. Для того чтобы приехать в США, члены ее семьи продали в Пуэрто-Рико все, что смогли. Ее вышедший на пенсию отец собирался продавать свой дом, чтобы помочь дочери. Ее родственники были готовы лишиться собственности, чтобы купить ей несколько дополнительных месяцев, свободных от ужасной боли, которую она испытывала.

Поскольку они платили из своего кармана, я положил пациентку в недорогую больницу в восточной части Лос-Анджелеса. Чтобы члены ее семьи не продавали свои дома, я оперировал ее в этой же больнице. Я проводил операцию вместе с очень способным нейрохирургом, чей опыт был сопоставим с моим. Мы вдвоем впервые разработали оригинальный тандемный подход при проведении особо сложных операций. Так же как и я, мой коллега из принципа отказался от вознаграждения и сделал операцию бесплатно. Мы оперировали не ради денег, а ради славы.