Жизнь на общем языке

– Да все это ерунда, Клав, – скривившись, недовольно отмахнулся Матвей. – Какая разница, главное, что уже в январе эта квартира будет нашей. Отремонтируем, сделаем, не проблема.

– А как тебе это удалось? – все дивилась Клавдия. – Они же никуда не собирались переезжать! Они очень милые люди, и бабуля с ними дружит, и, если бы они задумывали продажу квартиры или переезд, она бы точно знала.

– Подкуп в виде возможной халявной выгоды как мощную мотивацию еще никто не отменял, – пояснил торопливо Ладожский, захваченный более важными и насущными мыслями. – И даже очень хорошим людям трудно преодолеть такой соблазн, вот они и не преодолели.

– Ничего себе, – дивилась таким чудесам Клавдия.

– Подожди, – потребовал Матвей и спросил наконец: – Ты беременна?

– Да, – подтвердила весело Клавдия и кивнула.

Весело. Ну а как еще? Потому что, стоило ей увидеть эти красно-розовые куски арбуза, как сразу же все-все в ее жизни наконец заняло правильные и достойные места. И стало ей вдруг легко, светло и необычайно радостно, и что-то запело в душе Клавдии тихую, прекрасную, волшебную песню. Наверное, счастье.

– То есть… – все никак не мог до конца осознать ошеломляющую новость Ладожский.

– …в июне месяце ты станешь отцом, – закончила его вопрос предупреждающим ответом Клава. – Пока не знаю кого, мальчика или девочки, не спрашивала, хочу сохранить интригу, – объясняла она.

– Интригу… – повторил за ней рассеянно Матвей и расплылся в довольной и немного шалой улыбке. – Клав, у нас будет ребенок? Настоящий? Наш?

– Да, – снова подтвердила она…

…и вдруг расплакалась. Вот так, в один момент и вроде бы ни с того ни с сего, вроде же улыбалась и весело ей было – и раз – заревела.

– Клав! – ринулся к ней Матвей, перегибаясь через коробку передач, очень неудобно, но он не замечал сейчас никакого неудобства. – Ты что? Тебе плохо?

– Нет, – плакала уже чуть ли не навзрыд Клавдия, – мне не плохо, мне хорошо… – И, уткнувшись в его плечо, пояснила капризным голосом: – Я теперь все время плачу. Я теперь люблю поплакать.

– Ну да, гормональные изменения, провоцирующие резкие перепады настроения, я помню, – переводя дыхание и отпуская тревогу, покивал понимающе Матвей и принялся поглаживать ее по голове, уговаривая скорее себя, чем Клавдию: – Ничего, ничего, это нормально для беременных женщин, это не страшно. Главное – плакать от счастья, а не от неприятностей и переживаний.

Он замолчал на какое-то время, задумавшись, продолжая нежно поглаживать ее.

– Ты знаешь, что малыш у мамы в животе слышит сразу два ее голоса: внешний, то есть снаружи, и внутренний, то есть внутри организма. Потому что, когда мы произносим звуки и слова, они прокатываются звуковыми волнами разных частот по всему нашему организму. Мы замечаем это, только когда кричим, ругаемся или поем. А малыш улавливает любые вибрации, даже очень слабые. Поэтому очень важно, чтобы мама всегда находилась в хорошем настроении и если плакала, то только от радости.

– Эхм-м-м… – усмехнулась, всхлипнув сквозь слезы, Клавдия, сразу же, в один момент, перестав реветь.

– Ты что? – спросил Матвей и, чтобы увидеть ее лицо, вывернулся еще более неудобно над этой неуместной сейчас совсем коробкой передач и торчащей ручкой скоростей, впившейся ему куда-то в бок под ребра.

– Просто сейчас – как тогда, в детстве, – пояснила Клавдия, глядя на него сияющими голубыми глазами. – Ты все такой же очень умный и немного странноватый, не совсем такой, как все, мальчик, который рассказывает мне всякие поразительные научные факты и истории… – Она всхлипнула еще разок, теперь уж от избытка чувств и добавила: – И арбуз в контейнере… – И тут же собралась снова заплакать, новой волной, от переполнявших ее эмоций и чувств.

– Ну ладно, ладно, все, – снова прижал ее к себе Матвей, предупреждая очередной слезный заход, попросив: – Хватит плакать. Давай уже поедем домой, сдаваться Софье Михайловне и Павлу со всеми нашими новостями. – И вдруг спросил: – Считаешь, мне достанется от нее за то, что я лишил ее хороших соседей и друзей?

– Вряд ли, – вздохнула, успокаиваясь, Клавдия, передумав-таки заходить на следующий круг рева, – но может и поворчать.

– Ну что, поехали, проверим? – заглянул он ей в глаза.

– Поехали, – согласилась она, одаривая Матвея лучезарной, счастливой улыбкой.

И таки запихивая в рот еще один кусочек арбуза.

Поскрипывая снежком под унтами, подгоняемая пощипывающим морозцем, Валюша торопливо шла по тропинке к стоявшей наособицу от ближайшего стойбища большой юрте, украшенной вышитыми на войлоке рисунками и знаками.

Зима нынче пришла ранняя, капризная да переменчивая, неустойчивая, как весь прошлый год: то морозом ударит, как вот сейчас, то теплом пахнет, перебаламучивая зверя в тайге и в стойлах, курятниках и конюшнях, теряющегося от таких перепадов. Но ничего, перезимуют, хотя шаман говорит, что зима будет тяжелой и морозной, а весна и того пуще – аж с двумя затмениями.

– Ты звал меня, дедушка? – остановившись перед шкурой, закрывавшей вход в юрту, спросила громко Валюша.

– Заходи, – разрешил старый шаман молодой женщине.