Жизнь на старой римской дороге

— Нет, Бинт-эль-Талиб, повсюду светит одно солнце, это сама жизнь меняет его. Например, социалистическое общество делает солнце более теплым и ярким. Ведь когда смотришь на солнце из переулка, оно светит не так ярко, как в поле.

Арабка не соглашалась со мной и твердила свое, как ребенок.

Когда она уходила, на сердце становилось пусто и темно, но стоило ей появиться опять в назначенное время, вновь наступал рассвет и лучи солнца заливали горизонт.

7

Однажды, к моему удивлению, арабка пришла на свидание с саквояжем в руках. Она печально смотрела на меня, и я заметил в ней какое-то волнение. Затем она, немного успокоившись, взяла меня за руку и сказала:

— Ты никогда не опаздывал, но сегодня я очень боялась, что ты можешь не прийти.

— Что-нибудь случилось, Бинт-эль-Талиб?

— Я уезжаю.

— Куда?

— В Аравию.

Я принял это за шутку.

— Ах ты мой маленький арабский скакунок.

— Это не шутка, я действительно, уезжаю, билет в кармане. Идем, ты должен мне помочь в одном деле.

На все мои уговоры бросить мистера Шилда и остаться в Америке арабка отвечала отказом.

— Я не останусь в этой стране, — решительно говорила она.

Мы отправились в ломбард.

— Я взяла с собой один из своих бриллиантов и несколько платьев, чтобы заложить их и добраться до Аравии. Все остальное оставила Шилду.

Бинт-эль-Талиб с облегчением сняла с пальца кольцо и положила его перед ювелиром. Тот осмотрел бриллиант в лупу, взвесил его и, сняв очки, сказал:

— Тысяча долларов, срок хранения шесть месяцев.

— А если я хочу продать его? — спросила арабка.

Хитрый торговец снова одел очки, еще раз осмотрел кольцо, взвесил камень и ответил:

— 1500 долларов.

— Хорошо, я согласна, — тут же сказала Бинт-эль-Талиб.

Ювелир еще раз внимательно осмотрел кольцо, открыл кассу и отсчитал полторы тысячи долларов.

Прямо из ломбарда мы направились в порт. Бинт-эль-Талиб должна была уехать на французском теплоходе «Ла Турин».

Когда вдали показалось море, глаза арабки заблестели. Она была оживленна. Ее воображению рисовались далекие счастливые картины. Арабка посмотрела на меня сквозь набежавшие слезы и прошептала:

— Прощай.

— Прощай, Бинт-эль-Талиб, привет от меня Востоку.

* * *

Теплоход разрезал голубые волны Атлантики, унося Бинт-эль-Талиб на Восток.

А в это время мистер Шилд в большом магазине на Бродвее сбывал покупателям страусовые перья, не ведая о том, что самый ценный «товар», каким он владел, уплывал из его рук, и уплывал навсегда.

2. «Божественная комедия»

Перевод Р. Григоряна

Управляющий фирмой положил телефонную трубку и сказал мне:

— Сейчас же отправляйтесь к мистеру Финклстайну, осмотрите там восточные ковры, которые нуждаются в чистке и реставрации.

— Хорошо, — ответил я.

Мне, специалисту по восточным коврам, приходилось бывать во многих богатых домах Америки, но у мистера Финклстайна, известного американского миллионера, я еще не был.

Особняк Финклстайна находился в аристократическом квартале, на самой вершине холма. Он утопал в зелени густых деревьев, кронам которых умелые руки садовника придали строго очерченную форму.

Не успел я войти в парк, как передо мной выросли два негра, охранявшие ворота. Я предъявил им карточку фирмы, и они пропустили меня. У входа в дом меня встретила молодая, красивая женщина. Белый передник и наколка на голове говорили о том, что она служанка. Я сказал ей о цели моего посещения. Молодая женщина проводила меня в гостиную, предложила сесть и, взяв мою карточку, удалилась.

Обстановка гостиной была богатая и в то же время простая. На видном месте стоял мраморный бюст мистера Финклстайна. У него было совсем молодое лицо.

Либо этот бюст был сделан еще в молодости мистера Финклстайна, либо он потребовал, чтобы скульптор изобразил его молодым, подумал я.

В камине сложена была горка поленьев. Все поленья одинакового размера, а за ними горела красная электрическая лампочка, создававшая впечатление пылающего очага. Из окон гостиной, сквозь листья деревьев, виднелись бушующее море и крыша соседнего особняка.

«Откуда взялось море в нашем городе?» — удивился я.

Вглядевшись внимательно, я увидел, что волны неподвижны, — это была лишь декорация, нарисованный пейзаж.

Темно-красные портьеры в глубине гостиной раздвинулись, вошла старая, очень просто одетая дама с бледным, восковым лицом. Море за окном заставило меня на минуту подумать, что вошедшая — тоже часть декорации, настолько неподвижны были все ее черты, Но женщина заговорила:

— Вы пришли за коврами?

— Да, мадам, — ответил я вставая.

— Идемте, я покажу их.

Я последовал за ней. Она ввела меня в библиотеку, показала ковры и попросила вычистить.

— Хорошо, — ответил я машинально: внимание мое приковали книжные полки. Здесь была собрана, казалось, вся мировая литература; книги в позолоченных переплетах, подобранные в определенном порядке. Так, все произведении классической греческой литературы стояли вдоль восточной стены зала, в голубых, как небо Греции, переплетах.