Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном

Я обещал подумать над этим предложением. И когда дома рассказал о нем Эрику, тот даже подпрыгнул от восторга и быстро развеял мои еще остававшиеся сомнения. Так что на другой день я дал свое согласие.

Жаль, что не сохранилось письмо, в котором я сообщал об этом родителям; сегодня я много дал бы за то, чтобы прочитать, с какой сдержанной гордостью я, скорее всего, извещал их о своем первом прорыве в бессмертие.

Как были построены шесть докладов, теперь уж не помню. Видимо, я начал с Ницше, а закончил Георге. Но кто был посередине — Лилиенкрон, Арно Хольц, Герхарт Гауптман, Шницлер или еще кто, — не восстановить. Наглостью с моей стороны было само согласие выступать — ведь я совсем немного знал о писателях, о которых брался докладывать!

Победила раскованность — как всегда в таких случаях. Уж и не знаю, что думал по этому поводу мой ангел-хранитель. Но он мне помог.

Горделивые афиши. Анонсы! Мой портрет в витрине книжного магазина, с триумфальным текстом под ним. Сколько же раз я прошел мимо него? Ах, мне было всего лишь двадцать, возраст почти детский, хоть я и отпустил себе романтическую бородку, чтобы казаться серьезнее и старше.

Предварительная продажа билетов шла бойко. Отношения с книгопродавцем становились день ото дня теплее и доверительнее. И однажды он вывалил на меня свой грандиозный проект.

Этот добряк был, как выяснилось, честолюбив. Он размечтался о солидном журнале, который мог бы объединить всех немцев на территории Российской империи. Два номера в месяц, и выходить они будут в его издательстве.

Мы долго раздумывали о том, кто бы мог редактировать такой журнал. Он должен быть многосторонне образованным человеком, разбирающимся также в истории и политике. Наконец мне вспомнился мой московский знакомый, д-р Артур Лютер, который писал для «Литературного эха» письма о культурных событиях в России. Книготорговец мой пришел в восторг от этого предложения. Не съезжу ли я в Москву, чтобы поговорить с Лютером и заполучить его для журнала?

Я поехал его представителем. Меня переполняла гордость, я ощущал в себе прилив невероятной предприимчивости. Только вот название журнала мне не нравилось, я находил его слишком невыразительным и безликим: «Немецкое эхо в России».

В третий раз за один год в Москве. Д-р Лютер настоял, чтобы я переночевал у него. Так как утром ему надо было идти на занятия, я отправился к Брюсову, но застал только милягу Сергея Полякова, с которым немного поболтал. Он пригласил меня писать для «Весов» — и не имеет значения, что я не пишу по-русски. Как это? Он рассмеялся: а вы думали, все наши сотрудники пишут по-русски?

Я, конечно, мог лишь в общих чертах описать Лютеру то, что затевал мой тартуский книготорговец. О деталях нужно было договариваться письменно. В том числе и о жалованье главного редактора.

Лютер сразу же согласился возглавить журнал, у него не было претензий и к его названию; он тут же предложил мне стать постоянным сотрудником, сказав, что будет охотно печатать мои переводы. А в целом такой журнал действительно отвечает назревшей потребности. Многочисленные немцы в России обрели бы орган печати, соответствующий их чаяниям.

Следующий вечер, вполне веселый, мы провели у поэта Бахмана, который устроил роскошный ужин с отменным вином и полнозвучными стихами. На прощание он подарил мне красивые ранние выпуски из серии «Инзеля». В приподнятом настроении я отправился от него на вокзал. Но не поехал сразу в Тарту. Сначала я заехал в Митаву. Очень уж хотелось похвастать перед родителями своими тартускими успехами.

А в самом Тарту я появился перед самым первым своим выступлением, на которое отправился не без легкого головокружения.

Когда я открыл дверь, ведущую из «артистической» в зал, я обомлел. Зал был полон, но публика состояла, по-ви- димому, из одних женщин, потому что виднелись сплошь дамские шляпки — ничего, кроме дамских шляп.

Потом выяснилось, что было и несколько мужчин: очень славный директор местного музея, поклонник поэта Эрнста Хардта, с которым мне доводилось видеться, затем график Рольф фон Хёршельман, с которым я через восемь лет познакомился поближе в Мюнхене, в доме Вольфскеля; теолог Райнхольд фон Вальтер, а также известный конферансье Хельмут Крюгер, от которого я получил письмо уже после Второй мировой войны.

Четверо мужчин и сто сорок женщин.

Прошло и это. Было даже много аплодисментов — полтора часа спустя, когда я закончил. Но я и сам при этом чуть не кончился, так что хотел как можно скорее убраться восвояси.

Однако не удалось. Несколько дам втянули меня в разговор, ибо желали в точности знать, что я пишу, где печатаюсь и как мне понравился Тарту. А некоторые из них даже пригласили меня к себе в ближайшие дни на чашку чая.

Кроме того, в артистической меня дожидался какой-то молодой человек. Он вызвался меня проводить. А по дороге пригласил в дорогой ресторан, где накормил фазаном с майонезом из крабов и мороженым с фруктами — деликатесами, которые мне еще не приходилось пробовать. Ко всему прочему и шампанским, знатоком которого я тоже еще не был.