Жизнь наградила меня

Через минуту бальный зал опустел. Народ потянулся на стоянку к своим автомобилям. У меня машины не было, и я вышла на набережную Чарльз-ривер, надеясь поймать такси. В темноте неподвижная река поблескивала черным лаком. На другом берегу манили огнями нарядные небоскребы «даунтауна» Бостона. На набережной не было ни души. Мимо отеля, по Мемориал-драйв, проносились редкие автомобили… Наверно, надо было попросить кого-нибудь из участников отвезти меня домой или вернуться в фойе и вызвать такси по телефону. Но меня охватила такая апатия, что я опустилась на гранитную ступеньку перед подъездом и пригорюнилась, чувствуя «отлив» последних сил.

…Наконец к отелю подкатило такси, и из него вывалились двое подвыпивших джентльменов. Я села в машину и назвала адрес.

– Бруклайн, Кулидж Корнер… – мечтательно повторил за мной шофер. – Жена меня поедом ест, чтоб я, наконец, купил дом в Бруклайне. У нас мальчишки-близнецы осенью пойдут в школу, а в Бруклайне, сами знаете, самые лучшие школы во всей Новой Англии.

– А где вы сейчас живете?

– В Сомервиле. Жене в наследство досталось два дома – в одном живем сами, другой сдаем. Мне эти квартиранты-студенты до смерти надоели: вечные пьянки, гулянки, соседи жалуются, звонят среди ночи. Вы не знаете случайно в Бруклайне толкового риелтора?

Подъезжая к моему дому, мы обо всем договорились. Завтра утром я поеду к нему в Сомервиль, оценю его дома, и мы подпишем контракт на их продажу. А его семье я начну подыскивать дом на тихой улице в Бруклайне, поблизости от начальной школы.

…И все же работу риелтора я не полюбила. Эта профессия требует таланта продавать, а я этого дара лишена. Поэтому вскоре я навсегда рассталась с работой в агентстве недвижимости, с благодетельницей Брендой и целиком окунулась в обманчиво спокойное море литературной деятельности.

Тут мне хочется прервать биографическое повествование и вспомнить друзей, как старинных, так и вновь приобретенных, которые вдохновляли меня и одобряли мои литературные попытки.

Шмаков

Геннадий Григорьевич Шмаков, а для друзей Гена, был одним из самых близких и дорогих мне людей, другом и братом, которого у меня, единственного ребенка в семье, никогда не было. Добрая память о нем не оставит меня, пока я жива.

Познакомил нас в начале шестидесятых Бродский на набережной Невы возле университета. Была зима. Я вышла из двора знаменитых Двенадцати коллегий, разбежалась, чтобы лихо прокатиться на «тротуарном катке», и въехала в объятия двух молодых людей. Один из них – в сером пальто с поднятым воротником и сдвинутой на глаза кепке – оказался Осей Бродским, другой – усатый, в замшевой дубле и длинноухой меховой шапке – был мне неведом.

«Привет. Не видишь, куда едешь? – проворчал Иосиф. – Познакомься, это Гена Шмаков». Мы обменялись рукопожатиями. «Мне уже пора, – сказал Бродский. – Посадите меня на автобус». Он уехал, а Шмаков сказал, что никуда не торопится, и предложил меня проводить.

Мы пересекли Дворцовый мост и углубились в заснеженный Александровский сад. Шмаков сбил перчаткой снег со скамейки, мы уселись и закурили, но ожидаемой беседы не получилось. Получился монолог, потому что Шмаков не закрывал рта. Передо мной проносилась череда знаменитых поэтов, художников, танцоров, оперных див. Это была настоящая лобовая атака, призванная превратить в пригоршню праха новую знакомую. Я не вступила с ним в интеллектуальный поединок, а немедленно признала превосходство Гены Шмакова и сдалась на милость победителя. Вспоминая знакомства и первые встречи с Авербахом, Шмаковым, Довлатовым, я понимаю теперь, что водопад имен творческих знаменитостей был принятой в те времена визитной карточкой – так демонстрировалась принадлежность к определенному кругу.

Гена Шмаков был действительно одним из самых образованных людей нашего поколения. Он знал восемь иностранных языков, включая латынь и греческий, а по-английски, по-немецки, по-французски, по-испански и по-итальянски говорил свободно. Обладая редкой памятью, он был знатоком мировой поэзии и блистательно переводил как античных, так и современных авторов, в том числе Байрона, Поля Верлена, Жана Кокто, португальца Фернандо Песоа, знаменитых испанцев – Рафаэля Альберти и Гарсия Лорку. Он прекрасно знал западное кино и в особенности балет.

Шмаков и познакомил меня с Барышниковым, с которым давно дружил. Как-то Гена пригласил меня на выпускной спектакль Ленинградского хореографического училища: будет танцевать необычайно талантливый выпускник, и пропустить это нельзя. Это был Миша. В Ленинграде мы с Барышниковым виделись редко, но в Нью-Йорке встречались часто, и у него, и у нас, и с Геной и Иосифом, и без них. Миша даже пытался помочь Вите найти работу в IBM, самой главной компьютерной компании того времени, где у Миши были связи в отделе, который покровительствовал искусствам. Правда, этот отдел был далек от отделов, которые нанимали программистов, да и Витя тогда еще не имел опыта прохождения интервью, и из этого ничего не вышло.