Жизнь наградила меня

Мы вышли от Ефимовых около двух часов ночи. Было холодно и ветрено, моросил дождь. Автобусы и троллейбусы уехали на покой, такси в поле зрения не попадались.

Довлатов поднял воротник и глубоко засунул руки в карманы. Мы молча пересекли Загородный проспект и углубились в улицу Рубинштейна.

– Оцените мое джентльменство, – сказал Довлатов, показывая на дом 23, – я здесь живу, мог бы через пять минут лежать в постели.

– Кто вас просил меня провожать? Вы сами навязались…

Я была готова ускорить шаг, запретив ему следовать за мной, но в этот момент рядом затормозило такси. Мы погрузились, и я назвала адрес. Всю дорогу молчали, и, только когда въехали на Исаакиевскую площадь, Довлатов заговорил:

– Скажите, Люда, возле вашего дома есть лужа?

– Не помню. А зачем вам лужа?

– Нужна как воздух. Представьте. Если есть лужа, я выскакиваю из машины, небрежно скидываю в эту лужу пальто, подаю вам руку, и вы прямо из машины ступаете по нему, как по ковру. Помните, в «Бесприданнице»? Этот жест действует безотказно. Проверял сотни раз.

У моего подъезда лужи не оказалось. Сережа расплатился с таксистом, и мы очутились в абсолютно безлюдном переулке Пирогова. Невзрачный наш переулок таит один секрет, а именно, он – тупик и упирается в стену задних строений Юсуповского дворца. (Тогда он был Дом учителя.) В стене есть едва заметная дверь, открыв которую, можно оказаться в закрытом с улицы дворцовом саду. Мы вошли в сад, сели на мокрую скамейку и закурили. В своем пальто на искусственном белом горностае Довлатов, наверное, чувствовал себя вполне уютно, у меня же зуб на зуб не попадал. Желая продемонстрировать Довлатову, что сфера моих интересов не ограничивается глиной, я заговорила о поэзии, шпаря наизусть Блока, Гумилева и Мандельштама. Боже, какая была память! Сережа вежливо молчал, но, как только я закрыла рот, он занял площадку и пересказал неизвестный мне роман Стивена Крейна «Голубой отель». Счет сравнялся, 1:1.

Моя мама в то время работала на студии научно-популярных фильмов, и у меня был доступ в Дом кино, где показывали западные фильмы, недоступные для простого советского зрителя. И я двинула вперед тяжелую артиллерию, изложив содержание фильма Бюнюэля «Виридиана».

Мне показалось, что Довлатов сражен, но я его недооценила.

– Как вы относитесь к Фолкнеру? – спросил он сурово.

– Вероятно, также как и вы, – пробормотала я, надеясь избежать подробностей. Я до конца не одолела ни одного его романа. Убивали эти сложноподчиненные предложения длиной в пол страницы. Моим кумиром в те годы все еще оставался Хемингуэй.

И тут Сергей, не переводя дыхания, рассказал две байки. Одну – как и почему Фолкнер стал писателем. Оказывается, из зависти к Шервуду Андерсону, тогдашнему довлатовскому кумиру, и другую, совсем уж фантастическую, – о музыкальном дуэте Фолкнера и Эйнштейна, который якобы ездил из Принстона через всю страну к Фолкнеру в гости – сыграть на скрипке сонату Моцарта. Я уверена, что обе истории были плодом неуемной фантазии Сергея, – ни слова правды, но масса обаяния.

Теперь настала моя очередь забивать гол в довлатовские ворота. Но от холода и сырости я дрожала мелкой дрожью. Мы встали со скамейки и молча вышли из сада. Когда добрели до моего подъезда, было пять часов утра.

– Не уходите, – сказал Довлатов. – Давайте поедем в гости и вместе проведем остаток вечера. Я только должен сделать несколько звонков.

И он стал оглядываться в поисках телефона-автомата.

– Нет-нет, Сергей, какие могут быть гости? Уже утро.

– Когда я хочу проводить время с друзьями, время суток не имеет значения, – помрачнел Довлатов. – Вы едете со мной или нет?

– Никуда я больше не еду. Сегодняшний вечер кончился без остатка.

– В таком случае, добрых снов! – Он развернулся и пошел прочь, огромный, как Петр Первый. Кстати, он где-то пробовался на роль Петра.

И тут я, как говорится, облажалась. Вместо того чтобы, «не сказав ни единого слова», гордо войти в подъезд, я спросила: «Сережа, у вас есть клочок бумажки записать мой телефон?»

Довлатов остановился и смерил меня тяжелым взглядом:

– Зачем мне, скажите на милость, ваш телефон?

– И правда, зачем? – Я умудрилась рассмеяться с клокочущей яростью в душе: смотрите, какая цаца! Зачем мне ваш телефон! Конечно, блестящий рассказчик, к тому же красавец. Но самомнение! Но гонор! Ну, Довлатов, погоди! Если еще когда-нибудь тебя увижу, не узнаю, не замечу…

Наутро я позвонила Ефимовым поблагодарить за вчерашний бал.

– Вечерок на редкость удался, Мариша, – пела я в трубку. – Еда была отменная, никто не напился, не поругался. Я замечательно провела время.

– Как тебе понравился Довлатов?

– Кто-кто?