Жизнь наградила меня

– А что я могу сказать о вашей внешности?

– Что же вы можете сказать о моей внешности?

(Чувствовала, что лезу на рожон, но отказали тормоза. Спина похолодела от предчувствия.)

– Что непосредственно за вами идут инвалиды войны…

Выплеснуть ему в лицо щи? Высыпать за воротник макароны по-флотски или просто попытаться задушить?

– Мерси, – я оскалилась, изображая улыбку, – очень изобретательно.

Довлатов пристально смотрел на меня, видимо, боясь упустить момент, когда я разрыдаюсь.

– Объясните, Сергей, какого черта вы лезете ко мне со своей литературой?

– Насчет внешности я пошутил, – угрюмо сказал Довлатов. – Внешность как внешность. Просто она противоречит моим критериям женской красоты. Мой идеал – высокая, длинноногая, плоская блондинка. Пусть даже крашеная.

– Именно поэтому обе ваши жены яркие брюнетки.

– Поверьте, Люда, я говорю сейчас совершенно серьезно. Я вовсе в вас не влюбился. Гораздо хуже… Я осознал, что не могу без вас жить.

– Сергей, перестаньте кривляться.

– Слушайте, Люда, выходите за меня замуж.

– Что-о?

– Вы слышали. Я приглашаю вас замуж.

– Это зачем?

– Вы принесете мне удачу.

– Сергей, вы пьяный или ненормальный?

– Пока что ни то ни другое. Но если вы откажетесь, непременно напьюсь. Серьезно, выходите за меня замуж, – повторил Довлатов. – Если я стану большим писателем, как, например, Аксенов, вы будете мною гордиться.

– Я вижу вас третий раз в жизни.

– Если мы поженимся, то будем видеться довольно часто.

– Я в некотором роде замужем…

– Даю вам неделю на размышления, но предупреждаю честно: вы намучаетесь. Я – пьющий неврастеник. Люда, скажите честно, вы считаете мои рассказы настоящей литературой?

– Я считаю ваши рассказы замечательной прозой.

– Тогда вы не пожалеете. Хотя как муж я полное ничтожество.

Дальше развивать эту тему было нелепо. Я вспомнила, что в Эрмитаже открылась выставка японского рисунка, и вместо ответа предложила Довлатову зайти на вернисаж.

Сергей покачал головой:

– Ни в коем случае. Я хочу, чтобы вы знали заранее. Больше всего на свете я ненавижу живопись, скульптуру, спорт и природу. Поэтому ни о каких вернисажах, верховой езде, эскизах на пленэре и фигурном катании не может быть и речи.

– Как насчет музыки?

– В филармонии не был ни разу. Приемлю только джаз. Мечтал бы родиться Оскаром Питерсоном или Диззи Гиллеспи.

– А балет? – не унималась я.

– Не пришлось. Но если вы настаиваете, «Лебединое» или «Щелкунчик» попробую осилить.

Я посмотрела на часы: без пяти шесть. В это время Витя возвращается с работы, а Катя кончает делать уроки.

– Сережа, мне пора…

– Я показался вам занудой и наскучил?

– Нет, просто уже поздно.

– Зовет очаг семейный?

– Вы проводите меня?

– Вам очень хочется, чтобы я вас проводил?

Все-таки он меня достал.

– Нет, не очень… Не беспокойтесь. Спасибо за обед.

Я встала и направилась в гардероб. Довлатов рванулся было за мной, но вспомнил, что надо расплатиться. Пока он дожидался официанта, я схватила пальто и вылетела в декабрьскую тьму. «С меня довольно», – бормотала я, оглядываясь на дверь. Хотелось удостовериться, что после всех этих грубостей он попытается меня догнать.

Я перебежала дорогу и нырнула в парадную напротив ресторана. Из-за приоткрытой двери вход в «Дельфин» был виден как на ладони. Минут через пять появился Довлатов, потоптался в луже, повертел, как дятел, головой и устремился по набережной в сторону Медного Всадника – кратчайшего пути до моего дома. Когда его спина скрылась из вида, я покинула свое укрытие, обогнула Адмиралтейство, вышла на Невский, свернула на улицу Герцена и вскочила в автобус. Проезжая Исаакиевскую площадь, я увидела молодого прозаика. Довлатов возвышался на углу Майорова и Мойки, оглядываясь по сторонам. Я вышла на следующей остановке, у Дома связи, перелетела мостик через Мойку и оказалась дома.

Семья была проинструктирована не звать к телефону, если меня будет спрашивать «бархатный баритон». Когда никого из домочадцев не было дома, я просто не отвечала на звонки. Так прошли две недели.

Однажды очередной раунд моей борьбы с электронным микроскопом был прерван вторжением в «Электронку» коллеги из мерзлотной лаборатории Славы Усова.

– Тебя спрашивает какой-то громила.

В коридоре стоял Довлатов в распахнутом настежь пальто на горностаевой подкладке, с папкой в руках.

– У вас найдется для меня несколько минут? – не здороваясь, спросил Довлатов.

– Освобожусь через полчаса, – ответила я, подавляя ликование. – Если хотите, подождите меня на кафедре.

– Я буду в библиотеке, в читальном зале, – сказал Довлатов.

Когда он вышел, меня обступили сотрудники:

– Откуда взялся такой красавец? Ему б усы, вылитый Петр Первый!

– Коллега из Горного. Мы пишем статью о микроструктурах глин.

– Ни хрена себе, какие соавторы бывают, – вздохнула Ольга Коровкина, специалист по механическим свойствам мерзлых грунтов. – У нас послезавтра в школе будет вечер встречи. Нельзя ли его одолжить, чтобы девки попадали замертво?