Жизнь наизнанку

Иван открыл глаза, выпрыгивая из липких объятий сна, и снова, словно, в нем утопая. Взгляд вновь уткнулся в почти осязаемую темноту. Но теперь она была другая. Кое-где разбавленная огоньками дежурных ламп. И костерок еще тлел.

Иван оглянулся. Очевидно, он задремал прямо у костра, ожидая, когда юродливый что-нибудь выкинет. Юродливый… Напротив его не было. Черт! Проспал.

Горе вскочил и огляделся уже более тщательно. Зачем, спрашивается, он притащил его на станцию? Вот теперь бегай, разыскивай. Куда же он мог подеваться? Он инстинктивно направился к палатке Анны. И не ошибся.

Выглянув из-за колонны, Иван оторопел. Рядом с палаткой стоял юродливый с длинным посохом в руках. На конце этого шеста светился огонек, неяркий, голубого цвета. Светился словно сам по себе, ни фитиля, ни фонаря при этом не дозорный не видел. Напротив него стояла девочка с таким же огоньком в одной ладони, заботливо укрывая его второй. Старик рисовал на ее лице какие-то знаки пальцем, и что-то странное то ли бормотал, то ли пел.

Что он делает? Зомбирует? Иван не был в этом уверен, но по метро ходило столько слухов, причем один страшней другого. Он подобрался, покрепче сжал в руках автомат и бросился вперед. Но не успел. С еле слышным звуком затягиваемого воздуха, они исчезли. Только странный огонек еще несколько мгновений мерцал при входе в палатку.

От неожиданности Горе замер, не понимая пока, что должен сделать. На такой случай дозорных не готовили. Вдруг, он сорвался с места и влетел в палатку, громко крича.

— Анна! Анна! — Та приподняла голову, ничего не понимая. А затем резко вскочила, явно сообразив, что что-то случилось.

— Что? Где? — Глаза ее блуждали, совершенно не собираясь замечать стоящего в пологе палатки Горе. Тот подошел и легонько встряхнул ее, положив руки на плечи. Только тогда она обрела осмысленный вид.

— Где твоя дочь, Анна? — Спросил он, удерживая ее за плечи. — Где она?

Та показала рукой на небольшую деревянную койку и пошла туда, скинув одеяло на пол. И тихо-тихо заскулила, поднимая от кровати руки, в которых находилась теперь странная кукла, напоминающая очертанием и окраской одежды девочку. А самой Даши не было и в помине. Иван слушал рыдания женщины и не мог поверить себе. Как быстро меняется у людей настроение, да и от этого сами они. Недавно проклинала, а теперь вот льет слезы… Любит.

Его размышления прервал толчок в спину. Некто, видимо сильно торопился, и не учел, что сразу за пологом палатки может кто-нибудь стоять. Горе обернулся и увидел осевшего от неожиданности на пол Михалыча. Тот не спал уже вторую ночь, поэтому и слышал рыдания и крики в палатке Анны. Надо отдать ему должное, не смотря на свой возраст да хиленькую, потрепанную временем фигурку, он все же поспешил на помощь.

— Здорова, Михалыч, — поприветствовал его Иван, протягивая тому руку. — Как жизнь «молодая»? Не чихаешь?

— Ваши шутки здесь не уместны, молодой человек! — Заметил тот, тем не менее, принимая протянутую в помощь руку и поднимаясь. — Тут, можно сказать, горе у человека…

— Можно сказать? — Иван поднял брови, и несколько раздраженно промолвил: — Можно сказку рассказать, а здесь реальное горе!

— А я ведь предупреждал! — Заметил Михалыч.

— О чем? — Зашмыгав носом, пробормотала женщина, оборачиваясь. — О чем ты, старый хрыч, предупреждал?

— Но-но! Попрошу без оскорблений. Сама ты, Аннушка, во всем виновата! Не надо было дочку свою проклинать! Она все-таки ребенок!

— А ну говори, дьявол старый, что знаешь! — Женщина так и подскочила на месте, бросившись с кулаками на кладовщика, но путь перегородил опять тот же Иван, в которого она уперлась, словно в дерево, и пыталась теперь только руками достать Михалыча. Тот, отойдя на шаг и чувствуя защиту в лице дозорного, горделиво приосанился с презрительной миной и пробормотал себе что-то под нос.

— Что? — Теперь не выдержал уже Горе. — Хватит мямлить! Говори, что знаешь!

— Ну не столько знаю, сколько… Есть у меня одна теория.

— Блин, Михалыч! — Чуть не обиделся Иван. — Я же сейчас отпущу ее!

— Все! Все! — Тот испуганно отошел еще на один шаг. — Слушайте!

— Давай, уже.

— Тогда, еще до катастрофы, я сказки собирал, былины разные. Так вот. Была там одна даже не былина, а так поверье. Вроде как считалось, если проклянешь своего ребенка, то он исчезнет, а семью потом будут преследовать несчастья, пока не сгорит сам дом, в стенах которого это случилось. Так вот, там еще какой-то научный умник исследование свое проводил, и типа наисследовал, что проклятые дети никуда не исчезают. А забирает их некий старичок Лесовик, что в глубокой лесной глуши живет и людям никогда на глаза не показывается. С проклятыми детьми он добр, а вот с их не очень радивыми родителями совсем наоборот.

— Так что же ты нам тут хочешь сказать, что это у нас тут Лесовик появился?

— Ну, Лесовик не Лесовик, но что-то похожее.

— Да ты понимаешь, что говоришь? — Возмутился Иван. — Какой к черту Лесовик? Деревьев в метро нет, а леса уж тем более!