Жизнь Наполеона

При императоре французы в силу своей приверженности к теориям гораздо больше кричали «Свобода!», чем испытывали действительную в ней потребность. Вот почему отмена свободы печати была основана на очень правильном расчете. Нация проявила полнейшее равнодушие, когда первый консул отнял у нее свободу печати и свободу личности. Сейчас она жестоко страдает от их отсутствия. Но, чтобы быть справедливой, она не должна брать мерилом событий того времени свои нынешние чувства. Тогда перенесение шпаги Фридриха (победителя при Росбахе[78]) в Дом инвалидов вознаграждало нацию за утраченные ею права. Весьма нередко тирания осуществлялась ради общего блага: достаточно вспомнить объединение партий, упорядочение финансов, составление кодексов, строительство дорог. И, наоборот, можно представить себе правительство, которое по своей слабости подвергало бы отдельную личность лишь очень незначительным стеснениям, но все свои малые силы употребляло бы во вред общим интересам.

Первый консул быстро проникся убеждением, что тщеславие во Франции является национальной страстью. Чтобы одновременно удовлетворить и эту живущую во всех страсть и собственное свое честолюбие, он стремился расширить пределы Франции и усилить свое влияние в Европе. Парижанин, утром находивший в «Moniteur»[79] декрет, начинавшийся словами «Голландия присоединена к империи», восторгался могуществом Франции, находил, что Наполеон сильно превосходит Людовика XIV, считал за честь повиноваться такому властителю, забывал о том, что накануне пострадал от рекрутского набора или от косвенных налогов, и подумывал, как бы выхлопотать своему сыну какую-нибудь должность в Голландии.

В период, о котором идет речь, Пьемонт, герцогство Пармское и остров Эльба были последовательно присоединены к республике. Эти частичные приобретения являлись благодарной темой для разговоров. Когда Мельци высказал Наполеону свои опасения касательно присоединения Пьемонта, первый консул с улыбкой ответил на это: «У меня сильная рука, тяжелая ноша мне по вкусу». Испания уступила ему Луизиану. Посредством действий, малоизвестных во всех их подробностях, но, по-видимому, по жестокости и вероломству вполне достойных Филиппа II[80], он вернул Франции владычество над Сан-Доминго. Он созвал в Лионе самых видных граждан Цизальпинской республики, единственного подлинно прекрасного творения его политического таланта. Он разрушил их мечты о свободе, заставив их избрать его президентом. Генуэзскую аристократию, еще более презренную, нежели венецианская, на некоторое время спасла ловкость одного из ее представителей, сначала бывшего в дружбе с Наполеоном, а затем по причине этих патриотических действий в течение нескольких лет подвергавшегося гонениям. Гельвеция была вынуждена принять его посредничество. Но, препятствуя установлению свободы в Италии, он в то же время пожелал возродить ее в Швейцарии. Он образовал кантон Во и освободил этот прекрасный край, где свобода сохранилась поныне, от унизительной тирании бернской аристократии. Германия неоднократно подвергалась переделам между мелкими ее государями в зависимости от выгод Наполеона, интересов России и продажности его министров.

Таковы были действия этого великого человека за один только год.

Сочинители пасквилей и г-жа де Сталь видят в этих действиях несчастье для рода человеческого; справедливо обратное. Уже целое столетие Европа испытывает недостаток не столько в благих намерениях, сколько в энергии, необходимой для того, чтобы всколыхнуть громаду старых привычек. Отныне великие перевороты окажутся возможными, только если они будут направлены к улучшению нравов, иными словами — к счастью человечества. Каждое потрясение, которому подвергаются все эти обветшалые установления, приближает их к истинному равновесию[81].

Утверждают, будто после возвращения своего с Лионских Комиций первый консул возымел намерение объявить себя императором Галии. Эта затея была должным образом осмеяна. На бульварах появилась карикатура, изображавшая ребенка, погоняющего палкой индюков; подпись гласила: «L’Empire des Gaules»[82]. Консульская гвардия своим ропотом дала ему понять, что она еще не забыла клича «Да здравствует Республика!», так часто увлекавшего ее к победе. Ланн[83], самый храбрый из его генералов, дважды спасавший Наполеону жизнь в Италии и питавший к нему привязанность, которая граничила со страстью, ярый республиканец, устроил ему бурную сцену.

Но раболепный Сенат и народ, исполненный беспечности, провозгласили Наполеона пожизненным консулом с правом назначить себе преемника. Теперь ему ничего уже не оставалось желать, кроме громкого титула. Необычайные события, которые будут нами изложены, вскоре облекли его в императорский пурпур[84].

Глава 24. Адская машина