Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

На этом их разговор закончился. Желание выведать у Серафимы еще кое-что было настолько большим, что Агафья не могла осилить себя — повернуться и отправиться домой. Возбужденная необычной новостью, она долго и пристально смотрела вслед Серафиме. И в эти минуты одинокая, бесхитростная женщина, находившая до сих пор утеху в жизни лишь в том, что ей иногда удавалось почесать языком о семейном счастье, считала себя наконец-то замеченной богом.

Недалеко от проселочной дороги, прислонившись к столбу обветшалого овина, минут двадцать ждала Серафима бричку деда Акима, который каждый день, ранним утром, не исключая и выходные дни, проезжал здесь на трясущейся, как от падучей болезни, повозке.

Серафиму Аким встретил приветливо, обрадовавшись живому человеку на долгий путь.

— Ага! — оживленно воскликнул он и натянул вожжи. — Кажись, магарыч-то я сегодня зашибу. Садись, садись, птаха ранняя…

Но сколько бы потом Аким не изощрялся скоротать дорогу хотя бы каким-нибудь пустословьем с Серафимой — ничего у него не выходило. После «положенных» приветствий Серафима, поеживаясь от утренней прохлады накинула платок и предалась мыслям о предстоящей новой жизни. Еще раз перебирала сомнения, спрашивала себя, удивлялась резкому в своем настроении перевороту. Иногда донимала себя вопросами: а правильно ли сделала, не поторопилась ли? Но когда в ее воображении всплывало сияющее от счастья лицо Петра, отбрасывала всякие сомнения прочь.

При виде селения, чуть не забыв поблагодарить деда Акима, Серафима быстро спрыгнула с повозки и торопливо направилась к коротенькому ряду рубленых домов, среди которых был и амбар с приспособленным для жилья отсеком.

У дверей Серафима не задержалась: она резко дернула за ручку и бесцеремонно перешагнула высокий порог. Посередине комнаты в нательной рубахе стоял Петр. Вытянутой до предела левой рукой он держал перед лицом небольшое настольное зеркальце. Ладонью правой руки он потирал только что выбритый подбородок, придирчиво рассматривая свое отображение. На звук у порога торопливо обернулся. Вначале Петр хотел чертыхнуться по поводу бестактности гостя, но заметив Серафиму, игриво подмигнул и шустрыми пальцами скрутил кончики усов в колючие жгутики.

— Разве так можно, милашка? — чуть не выкрикнул от радости Сырезкин. — Сердце ведь не камень, упадет — не достанешь, ты могла меня в одночасье заикой сделать. Так и загубить человека можно в один присест!

Сырезкин бросился навстречу Серафиме, обвил рукой ее талию и повел гостью к столу. Серафиму обрадовал неподдельный взгляд восхищения, которым он обласкал ее.

— Присаживайся, присаживайся, милашка, передохни малость с дороги, небось натряслась на тарантайке? — не умолкал Петр, указывая рукой на табуретку.

Серафима звонко рассмеялась, запустила пятерню в еще нерасчесанную шевелюру Петра, подтянула голову к себе, обдала лицо горячим дыханием и с жадностью прильнула к губам Сырезкина.

— Да нельзя же так! Это же богом дарованное! — с трудом переведя дух, шаловливо выпалил Петр и с силой прижал к себе Серафиму. Потом приподнял ее и, держа на весу, любовался разгорячившейся и разрумянившейся подругой.

— Пусти же, пусти! Кто же так предлагает отдохнуть с дороги? Не так это делается. — Серафима сбросила на табуретку платок и начала расстегивать кофту. — Совсем уморилась с дороги, немного прикорну, — добавила она, бросая на Сырезкина исподлобья веселый, заговорщицкий взгляд.

…У Сырезкина, видимо, в этот день было достаточно свободного времени, и поэтому он не торопился одеваться. Минут двадцать пластом лежал на кровати, заложив руки за голову. А Серафима наспех надела кофту, жиденьким веником, собранным из зеленых стеблей бурьяна, вымела из всех закоулков мусор. Закончив эту работу, подошла к лавке, вытащила из-под нее массивный, весь порыжевший от ржавчины утюг, отбросила крышку и клочком бумаги подпалила древесный уголь. Почуяв легкий запах дыма, Петр повернулся на бок.

— Совсем, как в настоящей семье! Чисто, уютно, дымком несет! — с удовольствием разглядывая Серафиму, произнес он. — А ведь есть люди, которые каждый день так счастливо живут…

— А что, у нас с тобой не так разве? — размахивая перед открытой дверью утюгом, спросила Серафима.

— Так-то оно так… Да все же у них-то каждодневно, каждочасно, а у нас урывками…

— Почему урывками?.. Ты же мне вчера сказал, что теперь век будешь за мной ходить, не давая покоя. А я подумала — чего нам вздыхать да кручиниться, раз уж судьба приказывает?

Серафима выставила разгоревшийся утюг за дверь, подошла к Сырезкину, опустилась на край кровати.

Петр взял ее руку и начал водить ладонью по гладким после бритья щекам.

— Все это радостно, милашка. Да не все так получается, как хочется… Бабка пекла пироги на дрожжах, а из печи вынимала на вожжах. Видишь, как оно…

— А я слышала другую присказку… «Нужно при милом не быть, а нужно с милым жить!». Как хочешь считай: может быть, я и ошалела, но по-другому ничего не получается. Ты же меня любишь?

— Я не люблю, когда такие вещи словами выражают… Такое можно и без слов понять… Зачем эти телячьи нежности?