Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

— И как это вам может сейчас лезть в рот еда? — сверкнула она обозленно глазами. — Ведь парня, кажись, ухлопали или изуродовали?

Старик перестал шамкать, широко открыл глаза.

— А, ты про богохульника? — просипел он утробным голосом. — Чего ты тут крутишься, как вошь на гребешке?

Серафима злорадно засмеялась.

— Тебе вон уже пора ноги протягивать, а ты норовишь молодого угробить! Ишь, как старался клюкой пырнуть!

— Да что ж она надо мной издевается? — хныкающим, но таким же сухим голосом чревовещателя произнес старик, беспомощно махая руками. — Братья и сестры, помогите!

И хотя голос обиженного был слабым, он был услышан членами общины. Отложив еду, многие из них устремили взор на Серафиму.

— Откеле нам такое поучение? Кто божьим голосом могет говорить? — ртом, набитым пищей, отозвалась неподалеку сидевшая на траве женщина. — Ох, сестрица, аль не заметно, ты думаешь? Ропчешь на бога. Человек Христа оплевал… Всем нам теперича придется ответ за него держать…

— Нашли, на ком отыграться! Грехов-то у каждого, чай, не меньше, чем в бочке огурцов, а сами-то за счет обиженного богом решили выехать в рай. А ведь все время же хнычете: «Любите всех! И добрых, и вредных прощайте брату вашему, не убий!». Верно я говорю-то, бабоньки? — разгорячилась Серафима.

Но сестры и братья продолжали возбужденно гудеть.

— Боже мой, да что она творит?

— Вот видите, только отлучился на минуту пресвитер, а тут, как в безматерном улее…

— Да как у нее язык не отсохнет?

— Надо ее исключить из общины! Не та девка. Она еще нам покажет!

Забыв про свои обиды, братья и сестры начали подниматься и приближаться к Серафиме.

— Ах, ветрогонка, бога не побоялась! — наконец совладал со своим голосом старичок. — Он ведь за нами сейчас смотрит. Он везде, он всюду!

«Неужели они и меня отдубасят? — подумала Серафима, глядя на негодующие, обозленные лица. — Ну, уж смотрите! Бока не буду подставлять. Кому-нибудь да царапну все-таки!».

Серафима приготовилась ко всяким неожиданностям, но буря затихла мгновенно. Из-за кустов вышел Парамон. В руках он держал пучок горицвета с еще нераспустившимися цветами. Он то и дело подносил его к носу, от удовольствия закрывал глаза.

Глядя на руководителя общины, можно было подумать, что он отлучался только лишь для того, чтобы найти такую прелесть для гербария. Серафима бросилась навстречу Парамону.

— Чего, как там Гордей? Вы ему помогли? — выпалила она.

Парамон не спешил с ответом. Казалось, он никак не может отделаться от притягательной силы запаха растения.

— Все сделано по-божьему, сестрица, — наконец удостоил он Серафиму ответом. — Все сделано по-божьему.

— А как «по-божьему», он хоть живой-то?

— Сестра Серафима, к богу люди не обращаются с докукой, а с милостивой просьбой, без духа святого жить нельзя. Все сделано по-божьему, все сделано по божьему… Ступай к сестрам и братьям. Сейчас продолжим моление… Ступай.

Серафима поняла, что ничего больше пресвитер не скажет, и, терзаемая всякими догадками, повернулась к притихшим, прибиравшим оставшуюся снедь братьям и сестрам во Христе… Но тревога не давала ей покоя. Все мысли — о Гордее. Сейчас она нетерпеливо и с досадой ждала, когда здесь все кончится.

Еще не все успели подняться с колен, как Серафима помчалась к месту недавнего происшествия. Бежала, не обращая внимания на то, что ветки кустарников били по лицу, что ноги больно ударялись о скрытые в траве пеньки, сучья. После долгих поисков нашла полянку, где два часа назад шло моление… Развесистый тополь, который подобрал для своей забавы Гордей, плешины вытоптанной травы, обрывки тряпья, бумаги. А вот и место, на которое свалился с дерева самозванный бог: перемешанная с песком кровь, кусок ствола полуоблезлой березы, которым сбили с дерева блаженного балагура. Не было самого Гордея.

Узкая полоса на траве направлялась вниз, к заросшему ежевикой овражку. Серафима пошла по следу. Но метров через сто остановилась обескураженная — след затерялся, его растушевали десятки свежих лунок, оставшихся после прогона коровьего стада. Серафима начала приглядываться к земле, шарить по кустам в надежде узнать что-нибудь о Гордее. Но поиски ничего не дали. Куда девал пресвитер своего работника, остался ли он живым после побоев или погиб? Это для Серафимы оставалось загадкой.

XXI

После этого случая чувства Серафимы к братьям и сестрам во Христе, как к бескорыстным людям, подающим руку помощи в трудную для человека минуту, начали перерождаться. Воланова продолжала посещать молитвенные собрания, но последнее время делала это скорее всего для того, чтобы выведать, куда же девался Гордей. И хотя вся драма разыгралась на ее глазах, Серафиме до сих пор не верилось, что у этих смиренных, снулых и бледных людей, выпрашивающих милость у бога, могла появиться такая жестокость к беспомощному и беззлобному парню. Каждый раз, придя на моление, Серафима начинала искать повод, чтобы задать вопрос о судьбе Гордея или пресвитеру, или кому-нибудь из братьев и сестер во Христе. Но никакого прояснения не было.