Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

Началась подготовка к свадьбе. Все шло своим чередом. Все в деревне восприняли известие о женитьбе Михаила на Серафиме как добрую, хорошую весточку. Исключением был Петр Сырезкин. Как-то уж получилось, что о предстоящей свадьбе он узнал позже других: уезжал по каким-то делам в город. Возвращался оттуда в добротной двуколке, нагруженной кулями да узлами. Но надо же такому случиться: у самой околицы он догнал спешащую куда-то Серафиму. Петр натянул поводья. Саврасый, упитанный мерин, сначала убавил прыти, а потом вовсе остановился. Сырезкин любовался фигурой и легкой походкой Серафимы. Смотрел и думал: как может так ходить человек — едва-едва касаясь земли?

— Серафима! — звонко выкрикнул Петр. — Хоть и десять сажен, а все-таки смогу подвести! Присаживайся, голубушка!

Серафима приветливо улыбнулась и отошла от дороги.

— Вот как хорошо вышло! — обрадованно откликнулась она, — а у меня к вам просьба есть.

«Ах ты, белочка! Наконец-то и ты сквасилась. Долго, долго пупырилась, надрывалась. Ишь, — перед Петькой Сырезкиным надумала выкаблучиваться», — обольщаясь сладкой мыслью, подумал Петр.

Думал и с вожделением рассматривал разрумянившуюся Серафиму. И был он уверен в том, что сразил все-таки своей красотой девушку. Но вслух, произнес слова, полные доброты и внимания.

— Для тебя, душечка… До последнего вздоха готов стараться.

— На свадьбе на гармошке, Петр Фролович, поиграть бы? Заплачено будет, сколько стоит. А то уж скучища без гармошки.

— Обижаешь! Раз ты просишь — можно и по-дарственному сыграть… А почему они сами не захотели упросить меня? Чего ты так за них? Кому у нас так приспичило обжениться, почему-то никаких слухов не водилось?

— Сама вот решила выйти замуж.

Сырезкин долго не мог перебороть разразившийся смех, который раскачивал его из стороны в сторону, не давал произнести и слова.

— Да ты если еще года два посидишь со своими подсолнухами, то потом уже будешь радехонька выйти и за любого вдовца с тремя детьми, — наконец совладал с собой Петр.

— Я всерьез толкую, Петр Фролович… Сможете сыграть на моей свадьбе?

— Ты че, чокнулась? Чего мелешь-то? — как-то невпопад, растерянно произнес Сырезкин. — Правду ли говоришь?

Эти слова Петра были уже приправлены горечью. Он тревожно взглянул на Серафиму.

— А как же я? — негромко, неуверенно, с оттенком досады произнес Петр. — Изменку подбросила, так што ль? Ведь я на тебя все виды имел.

Теперь рассмеялась Серафима.

Петр считал, что произошло какое-то глупое недоразумение. И все только из-за того, что он опоздал со своим объяснением, слишком замаскировался от собственной любви.

Именно теперь, впервые в жизни, он начал испытывать такое чувство. Сколько же сейчас нужно перенести боли, чтобы заглушить его, пережить унижение, которым он будет всегда корить себя?

— Кто же он? — все еще надеясь, что Серафима сейчас рассмеется и скажет, что все это она разыграла, спросил Сырезкин.

— Михаил Воланов, — негромко сообщила Серафима.

— Кто, кто? — не поверив услышанному, переспросил Петр.

— Михаил Воланов.

Петр снова смеялся, но это уже был не тот смех молодца-удальца. Это было уже похоже на плохую игру бездарного артиста на сцене. В фальшивых звуках чувствовались какое-то насилие над действительным настроением, необходимость выразить насмешку, презрение к жениху.

— Ой, уморила, уморила ты меня, Серафимушка, — вытирая тыльной стороной ладони якобы выступившие от смеха слезы, сказал Петр. — А ведь я было и вправду чуть не поверил, хотел уже и поздравить… Мешок с отрубями присватался. Вот это была бы пара. Ну и ловко ты почудила! А помнишь, на вечеринке как он плясал? Животы все надорвали.

— Как хотите, — с досадой произнесла Серафима. — А мне он понравился… Деловой, спокойный, неизбалованный.

— Да ты что, все-таки всурьез это? — теперь уже без подделки, хмуро переспросил Петр, взглянув на Серафиму. — Вот уж насмешите людей. Ни черта чей-то в башке не укладывается. Или красивой и благородной девке не хватило настоящих парней? Иль достатком соблазнилась? Это ты брось, побогаче есть парни. И полюбить смогут. А с этим разве только что на базар за картошкой ездить.

— Ну, я пошла… До свидания, Петр Фролович…

Но Серафима сделала всего лишь несколько шагов, как Петр, спрыгнув с телеги, догнал ее и преградил дорогу. Словно железные крючки, пальцы вцепились в хрупкое плечо девушки. Жадным взором Сырезкин, казалось, хотел пронзить Серафиму. Такой взгляд обычно бывает у голодного человека при виде вкусной пищи.

— Отмени свадьбу… Клянусь господом богом и покойными батюшкой и матушкой — у тебя будет настоящий жених, какого ты заслужила… Не смеши людей…

Не замечая того сам, Сырезкин все сильнее и сильнее сжимал плечо Серафимы, словно теперь он уже хотел добиться силой того, чего не сумел сделать уговорами…

Серафима ойкнула, метнулась в сторону от дороги и побежала по пыльному ковру травы-муравы, не обращая внимания на оклики Сырезкина.

III