Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

Вскоре Серафима еще раз взбудоражила сельчан новостями о Михаиле. Вместо обычного солдатского треугольника почтальонка принесла Волановой самодельный конверт, не слишком умело склеенный из грубой серой бумаги. Серафима тут же вскрыла его и извлекла вместе с письмом вчетверо сложенный лист фронтовой газеты. После обычных расспросов и скупого сообщения о себе Михаил предложил посмотреть заметку, помещенную на первой странице газеты. Она нашла ее сразу по заголовку: «Бейте фашистов, как Михаил Воланов!».

Серафима торопливо пробежала по убористым газетным строкам и, не отдавая себе отчета, выскочила во двор, а потом напрямик — к Курбатову.

Бесцеремонное появление Серафимы не на шутку встревожило председателя. Он соскочил с табуретки и вопросительно посмотрел на нежданную гостью. Ему показалось, что на взволнованном лице написано лишь одно: «Ты вот здесь сидишь, а там, посмотри, что творится!» Но спросить Серафиму о чем-либо он так и не успел.

— Вот, смотрите… — сунула она ему развернутый лист газеты. — Это про Мишеньку моего, — неожиданно для себя ласкательно произнесла Воланова.

— Фу, боже мой! — схватился за сердце Курбатов. — А я-то думал, коровник кто-то подпалил. Да присядь ты! Чайку хлебни, пока не отдышишься.

Вооружившись очками, председатель читал газету, а Серафима не сводила с него глаз.

— Угу! — наконец сделал он загадочное заключение, свернул газету вчетверо и молча подал Серафиме.

Воланова почувствовала досаду разочарования. Не такого эффекта ожидала она. «Ворвалась! Загорелась, а дело выеденного яйца не стоит!» — мелькнула насмешливая мыслишка.

Но Курбатов недолго молчал.

— Народу надо показать. Собрание завтра соберу, — задумчиво произнес он.

Председатель попросил Серафиму пока никому не говорить о газете. И Волановой стоило много терпения, чтобы сдержать слово, не похвалиться такой важной новостью дояркам.

В переполненную людьми комнату, казалось, кто-то выплеснул ведро кипятка. Первая весть о письме и газете с фронта поразила неожиданностью. Одни повскакивали с мест, другие, не отдавая себе отчета, ширяли в бока соседей, словно те были в чем-то виноваты. А мужик, стоящий у дверей, умудрился выразить свое крайнее удивление даже через матерщину.

— «Группа фашистских лазутчиков глубокой ночью решила проникнуть в тыл расположения нашей части, — не обращая на гул внимания, громко продолжал читать Курбатов. — Воспользовавшись темнотой и проливным дождем и скалистыми, малопроходимыми местами, они сумели просочиться через нашу передовую… Обрадованные удачей немцы торопливо направились к леску, таща за собой ранцы с взрывчаткой. Чтобы добраться до зарослей ельника, нужно было перебраться через холм. Однако у самого подножия возвышенности, около огромного валуна, немецкий офицер, возглавлявший диверсантов, неожиданно наткнулся на пробиравшегося в свой взвод старшину Воланова.

Фашист кинулся на старшину с ножом, но тот успел схватить гитлеровца за руку и нанес могучий удар сапогом в живот немца. Офицер опрокинулся навзничь и ударился головой о валун».

— Вот вам и Мишка неповоротливый! — успел прокомментировать прочитанное рыжеватый старичок, страдавший одышкой.

— Приостынь, приостынь, Архипыч, не мешай, — одернул его сосед.

«…Но в это время другой фашист бросился на Воланова сзади и начал душить его. Старшина резким движением сбросил с себя налетчика под косогор и успел загнать патрон в патронник».

— А я раньше догадывался, что не с простого теста замешан Михаил! — теперь уже не удержался от восклицания и сосед рыжеватого старичка. — Ежели бы вот так все их…