Жизнь не так коротка [сборник]

Ему изваяли новый нос, вылепили губы, вставили фарфоровые зубы, но глаз вернуть не смогли.

Пока он лежал в больнице, парящий между небом и землей и подключенный к хладнокровным приборам, меня пытала строгая комиссия. Что произошло? Почему бочка взорвалась? Да если бы я сам это знал… Спасло лишь то, что люди видели меня во время взрыва совсем в другом месте. Значит, бочка взорвалась не по моей вине. А не доверил ли я свой инструмент неопытному ученику, что и могло стать причиной трагедии? Нет, моя телега с резаком и газовыми баллонами была на виду, на своем обычном месте, я ведь за ней и пошел…

А что было перед тем, как вы, товарищ Николаев, пошли за инструментом?

Я просил Виктора посмотреть, что в тех бочках.

Все ясно.

На всякий случай меня уволили с волчьим билетом. Виктора — тоже. На всякий случай.

В тех бочках когда-то был керосин, но его давно слили и бочки закрыли опять. Пары керосина остались. Виктор открыл одну из бочек и заглянул туда. Ничего не увидел. И затем то ли по недомыслию, то ли по наглой уверенности, что ничего с ним не случится, зажег огонь, поднес его к отверстию и опять заглянул внутрь.

Он сам потом рассказал об этом, когда смог говорить.

Я вовсе не хотел ничего подобного, но случилось именно так.

— А ты знаешь, — сказал Виктор, — мне Будникова нравилась.

Знаю, потому и сказал.

— Я уже лица ее почти не помню, давно не видел, но помню, что нравилась. Вот бы с ней…

— Ну, не все в моих силах, — сказал я.

— А что, — оживился он, — если долго бить на жалость, то в конце концов любая баба отдастся. Ей-богу.

— Давай не будем проверять, — предложил я. — Как-никак школьная знакомая. Стоит ли марать прошлое?

— Как ты не поймешь, — сказал мой друг со вздохом. — У меня сейчас индульгенция на любые грехи. Наказание я уже понес, а преступления совершить не успел. Все ходы теперь — мои!

Мне хотелось сказать ему, что наказания без преступления не бывает, наши органы не ошибаются, да и сам он во всем виноват — зачем играл с огнем, разве непонятно?.. Но я, конечно, промолчал. А он продолжал развивать тему.

— Я теперь не вижу. Но слышать-то могу хорошо! И я слышу, что мир ничуть не изменился после моих страданий. А если б ты знал, как мне было больно. Я думал тогда: кончится эта боль — и все, мир станет совершенным, большего мне не надо, только бы кончилась боль. Наверное, так думает каждый, кому больно. Но вот я немного опомнился, и что же? Оказалось, на мою боль всем было плевать. Врачам, жалевшим наркотиков, начальству, мгновенно уволившему меня без пособия по инвалидности, всем знакомым… Господи, Наташка даже в больницу ко мне не пришла, сука! Я бы сам ее не пустил, прогнал бы, но почему она даже не пришла, как будто между нами совсем ничего не было?! Только ты… ты хоть рядом был… Всем было наплевать на мою боль. И она не прошла. Она вот где-то здесь.

Мой друг постучал себя кулаком по груди.

— И если бы я только знал, кого мне за эту боль благодарить и какая сила сделала так, что я ослеп… я бы не просто уничтожил этого человека. Я бы не оставил о нем и воспоминания. А если это не человек, а бог или дьявол, то я убил бы и их, не сомневайся. Но пока я не знаю, я могу заняться более простыми проблемами. Могу выполнять все свои запретные желания, поскольку у меня есть теперь такое право. Могу сотрудничать с бандитами и брать у них деньги за хранение наркоты, не испытывая угрызений совести. Кто сможет мне сделать хоть что-то, если даже меня и поймают? Ничего даже близко к тому, что я уже испытал. Вот ты помогаешь мне — а почему? Потому что интуитивно признаешь это мое право. Человек, выкинутый из общества, не обязан жить его условностями. Я и не живу ими. Закон у меня теперь один — моя воля!

Я молчал. Хорошо, что он не видит моего лица.

Виктор достал из кармана платок и вытер потный лоб.

— Впрочем, что это я расшумелся. Давай чаю попьем.

— Давай.

И мы пошли на кухню.

За третьей чашкой я рассказал ему про недавно вычитанную в каком-то журнале статью о последних достижениях микроэлектроники. Там обещали скоро сделать миниатюрные видеокамеры, которые можно будет вживлять в нервную систему человека, чтобы они выполняли роль глаз. А он рассказал мне, что вроде бы уже сейчас в Японии делают пересадку глаз, только это, конечно, чертовски дорого, даже его бандитам не по карману, а вот если действительно разработают электронные глаза да поставят их производство на поток, то лет через пять-семь можно будет купить. Он в этом и не сомневался.

— Когда я снова буду видеть, — уверенно произносил он, совершая плавные широкие жесты руками, — я пересмотрю все фильмы за эти потерянные годы. Это вполне реально.

— И очень даже просто, — сказал я.

— Мне сказали, есть такой хороший фильм «Запах женщины»… Только б не было войны, — серьезно сказал он.

— Да, только б не было войны.

— Кстати, как у тебя с работой? Устроился?

— Нет пока.

— Вот что, иди ко мне поводырем. Буду хорошо платить. Больше, чем ты получал на старом месте.

— Подумаю, — обещал я сдержанно.

— Я серьезно. Обязанностей минимум. Это ж лафа. И никаких налогов!

— Подумаю.