Он вернулся к тому месту, где загорали его старички. Василий Иванович мирно спал на правом боку, подтянув колени к животу. Надувной матрас под ним совсем расплющился. Ксень Лексевна помахала Борису рукой; она стояла возле самой воды, в соленой пене и говорила по мобильнику; он вроде бы расслышал: «Детка, ты вела себя как полная дура. Ты вела себя как просто баба. Я ненавижу баб, это величайшие предатели на свете, меня всегда изумляет та легкость, с которой они…» Борис улегся на полотенце животом и потерял сознание.
Втроем они вернулись домой, усталые, квелые, разошлись по своим комнатам. Никто даже обедать не собрался. Слишком жарко. Борис поднялся к себе, разделся догола и лег на кровать. Коротко простонал, закрыл глаза. Старость не радость…
Открылась дверь и вошла Ольга с чемоданами.
— А я тебя уже целый час дожидаюсь. Ключа нет. Вот, в магазин пока ходила. На ужин сварю хинкали… Где ты так долго был?
Он лежал молча и смотрел на нее, не веря себе. Она поставила чемоданы на их прежнее место, выпрямилась, подняла руки к затылку. Темные волосы обрушились, зазмеились по ее белым плечам.
— Смотри на меня.
Она расстегнула блузку и бросила ее на свою кровать.
— Смотри на меня, милый.
Она сняла юбку, не отрывая от него взгляда — виноватого и вместе с тем вызывающего.
— У нас все будет хорошо, милый. Мне никто не нужен, кроме тебя. Я без тебя умру. Это правда, я знаю. Смотри на меня.
Она сняла трусики, потом бюстгальтер, подошла к Борису, медленно склонилась над ним, так, что ее длинные темные волосы поползли по его лицу, и легла сверху всем телом.
Это смерть моя пришла, подумал Борис. Так душно… так тяжко… он повернул голову и увидел всю эту сцену в зеркале, висевшем на стене. Никогда не был ханжой, но почему-то сейчас у него возникло чувство, что происходит нечто непристойное.
— У нас все будет хорошо, правда ведь? — прошептала Ольга ему в ухо. — Скажи мне.
— Да, — сказал он в сторону, еле дыша, но привычно обнимая ее. — Конечно, будет…
Проснулся, наверное, часа в четыре утра. Было еще темно. Ольга спала рядом, с обиженно приоткрытым ртом, и тихо похрапывала.
Чемодан у него был уже давно собран. Он тихо оделся, осмотрелся, не забыл ли чего. Вроде ничего. Пальмочку вот купить не успел, жаль. В другой раз… Ах да. Книга Пехтерева. Открыл ее, в полутьме разобрал профессионально-неразборчивый почерк: «Хорошие люди должны быть вместе. На память от автора…» Затолкал томик в боковой карман чемодана. Будет что почитать в автобусе.
Бесшумно открыл дверь, спустился во двор.
Оставалось только присесть на дорожку, согласно старому обычаю. Он зашел на кухню и сел за их с Ольгой столик. По крыше снова что-то бабахнуло и прокатилось. Хурма.
— А вы куда это направляетесь, Боренька?
Он вздрогнул и оглянулся. Позади него, за столиком в углу, сидела мрачная и решительная Ксень Лексевна. В этот раз на ней не было ни очков, ни черной пиратской повязки. Голый стеклянный глаз тускло и мертво отблескивал в темноте.
— Беж-жать собрались, молодой человек, м-м?
На поверхности стола перед ней стоял высокий бокал с вином и лежал большой черный пистолет устрашающего вида. Ксень Лексевна даже рукой его не касалась, но Борис почему-то был уверен, что она в любую секунду может выстрелить, не задумываясь.
Ничего смешного не было в этой ситуации. У него противно задрожали руки.
— Я… нет…
— Нет? Вот и прекрасно. — Ксень Лексевна протянула руку вперед, словно раздумывая, что ей взять: бокал с вином или пистолет. Взяла бокал, отхлебнула. — Вот и идите обратно. Пока говорю по-хорошему. Ведь вы же не хотите, чтобы я с вами разговаривала по-плохому?
— Я… нет…
— Вот и прекрасно. Идите. Не бойтесь. В спину я не стреляю.
Борис с трудом встал и пошел обратно в свою — их с Ольгой — комнату. Тяжело, как старик, поднялся по ступеням. Чемодан весил словно вдвое больше, чем пять минут назад.
— Ишь ты, бегун. Иди и люби! — проворчала вслед ему Ксень Лексевна, когда он уже не мог этого слышать. Она допила вино и бесшумно покинула свой пост.
В комнате Борис автоматически разделся и лег рядом с Ольгой. Она вскинулась, сослепу пытаясь разглядеть его в темноте.
— Что такое? Что?
— Ничего. Спи. Уже все хорошо.
Она тотчас снова захрапела, а он еще долго лежал рядом, привычно закинув руки за голову. Не спалось. Было не плохо и не хорошо, а просто.
Теперь будем жить так, подумал он. Раньше жили по-другому, а теперь вот так. Судьба. В конце концов, у каждого свое деяние, свой подвиг. И — никаких сожалений. Никаких дурацких переживаний… начинается новая жизнь.
Он, наконец, с облегчением закрыл глаза.
Прорыв. Рассказ
Затянувшаяся осень медленно превращалась в зиму. По утрам у него даже в постели, под теплым ватным одеялом мерзли ноги. Кровь — медленная, стариковская — не грела ничуть. Странно, у молодого парня…
Поэтому он и не любил зиму. Вообще холод. А уже временами шел, валился с неба противный мокрый снег.