Жизнь (не) вполне спокойная

Генеральная уборка в доме — и прахом пошли все планы Алиции. Какими бы дурацкими они ни были, но они существовали в ее голове. А генеральная уборка в саду, когда в одно мгновение уничтожили плоды ее многолетних усилий, исключила дальнейшую жизнь вообще, окончательно и бесповоротно. У Алиции отобрали надежду. Она просто расхотела жить. Действительно, зачем жить, не имея дорогих тебе вещей и обожаемого сада. Для кого?

Я была для нее не самым нужным человеком. Это она была важнее всех для меня, а не я для нее. На первом месте у нее стояла Зося, а за ней вся остальная толпа. Возможно, я была где-то в первом десятке, но совсем не на первом месте.

Конечно, у меня к ней куча претензий. Надо было слушать мамочку, а не горбатиться, как вол, вашу простоквашу! Надо было знать меру, а не падать от усталости в Польше на горной тропе, не падать в саду и в собственной гостиной! Надо было тратить на себя свои же деньги, не знаю… молоко пить, кальций принимать, а не зарабатывать двадцать четыре трещины в позвоночнике!

Своим уходом она отобрала у меня что-то ужасно важное, жизненно нужное, незаменимое. Свою собственную жизнь. Вот и пусть теперь сидит себе в этом швейцарском санатории…

Поездка на похороны Алиции, да и сами похороны были совершенно в ее стиле.

Шоу (а иначе это никак не назовешь) устраивали ее наследники, двое детей ее сестры: Малгося-французская и Рысек-американский. Собственно, руководила этим печальным действием Малгося, которая жила ближе к Алиции, что следует из ее прозвища, — во Франции, в то время как Рысек находился в Техасе, откуда, понятно, несколько дольше добираться.

При жизни Алиция упрямо считала свою племянницу истеричкой. Я не соглашалась с ее мнением, особенно в трудных ситуациях. До железного характера Алиции Малгосе было далеко, и я постепенно перестала спорить. Потом, тоже не сразу, я пришла к выводу, что Алиция была права.

В первую очередь я узнала от Малгоси-французской, что траурная церемония состоится в Гентофте — датской коммуне в Дании, потому что только там находится единственный крематорий, а Алиция хотела быть похороненной рядом с Торкилем, в урне.

По телефону я заставила Роберта, исполненного горечи от потери, чтобы он заказал нам гостиницу в Гентофте, заранее поставив крест на собственных возможностях, потому что известно, что Дания пользуется в международных переговорах английским языком, и с моим французским лучше не рисковать.

Со мной ехала наша Малгося, для которой Алиция оставалась предметом обожания, невзирая на все мучения, которые ей пришлось с покойной претерпеть. При случае она могла быть полезна и мне, поскольку в последнее время ревматизм в левом колене снова подал голос, и это плохо отражалось на моем контакте с педалью сцепления.

Малгося сидела в автомобиле рядом со мной и производила странные действия. В одной руке она держала туфельку, в другой — зажигалку и упорно пыталась поджечь туфлю. Я старалась не обращать на это внимания, каждый имеет право развлекаться, как хочет, но в конце концов я не выдержала. В этот момент туфелька со свистом вылетела у Малгоси из рук и приземлилась на рычаг переключения скоростей. Я вежливо спросила, что это было и как это понимать.

— Ради бога, извини, я обожгла себе палец, — покаялась Малгося.

Оказалось, что из стельки в туфельке торчит что-то маленькое и синтетическое, похожее на кончик толстой рыболовной лески, и колется, зараза! Я предложила заразу отрезать, но единственный режущий предмет — маникюрные кусачки — был спрятан в одном из чемоданов, а чемодан, естественно, лежал в багажнике. Нам не хотелось останавливаться для поиска кусачек, и Малгося упрямо продолжала жечь несчастную туфлю.

На полдороге меня все-таки настиг приступ ревматизма. Мы пересели, рулить пришлось Малгосе, которая поневоле бросила терзать обувь.

Гостиницу в Щецине мы нашли сразу, поплутав самую малость.

На следующий день погода изменилась, ревматизм отступил и на парковку я мчалась чуть ли не вприпрыжку. Малгося мешающий фрагмент из туфельки отрезала и вздохнула с облегчением.

Тем не менее в Варнемюнде я ухитрилась заблудиться и прозевала въезд на паром, которым пользовалась многие годы, благодаря чему мы намотали еще двадцать километров, проехав два раза платный тоннель, по два евро с носа. Малгося здраво рассудила, что мы ведь едем на похороны Алиции, значит, что-то должно быть не как у людей. Как же она была права!

В Дании я заблудилась снова. На автостраде в полном разгаре велись дорожные работы, куда-то исчез выезд на Гентофте: его просто не было там, где он должен был быть. Мы наткнулись на него чисто случайно, я этим воспользовалась, и к гостинице дорога привела меня сама.