Жизнь (не) вполне спокойная

Я позвонила Рысеку, он заявил, что сей момент приедет. За ужином мы узнали, что да, похороны состоятся завтра в два часа дня, только вовсе не в датской коммуне Гентофте, а в Буддинге. Ну и ладно, пусть будет в Буддинге, какая разница. Вся околица, вместе взятая, равняется двум районам Варшавы, например, как южный левобережный район Мокотов плюс Служевец. Или Северная Прага и Таргувек. Только путь туда не в пример легче.

В субботу я предусмотрительно решила заказать цветы. Мы двинулись пешком, ведь до цветочного магазина, как нам сказали, два шага пройти… Примерно метров через сто мы вернулись и поехали на машине. Я не давала обета ради Алиции бегать марафоны, к тому же у Малгоси снова вылезла из туфли та леска, обрезанная в Щецине. Похороны назначены на два, я заказала цветы на час дня. После чего, в силу уже укоренившейся предусмотрительности, мы поехали искать похоронное бюро, чтобы потом не блуждать.

До Буддинге я доехала без малейших проблем. Вскоре показалось то, что нам требовалось. Вне всяких сомнений, это была часовня, на что указывал крест на крыше.

Однако часовня эта выглядела как-то странно: словно в ней находились стойла и рядом был выгон для лошадей.

Я сделала поправку на разницу вероисповеданий. В конце концов, Алиция была католичкой, а вот Торкиль… Может, он был протестантом? Я как-то никогда не спрашивала. Я что-то не припомню конфессий, сильно связанных с конюшнями для первоклассных скаковых лошадей. Может, гуситы? У чехов есть Большие Пардубицкие скачки — международные соревнования по конному спорту, но ни Торкиль, ни Алиция особо лошадьми не интересовались…

Мы с Малгосей растерялись и таращились на строение с большим сомнением. Вокруг пусто и тихо — ни коней, ни похоронных дрог, ни живой души, только роскошная ухоженная растительность.

Единственный живой человек, который в конце концов появился в поле зрения, оказался дежурным сторожем. Он по мелочи наводил порядок: подметал территорию и убирал листья. Он удивился и сказал, что сегодня никаких церемоний нет. Зато в Буддинге есть еще одна церковь. Он ткнул куда-то в сторону пальцем, добавив:

— За Национальной библиотекой.

Национальную библиотеку я нашла без труда. Огромное фундаментальное здание занимало почти полквартала. Если двигаться в направлении, указанном сторожем, пришлось бы проехать библиотеку насквозь.

Не зная, что делать, я позвонила Рысеку. Тот страшно огорчился и сказал, что не представляет, как доходчиво объяснить нам дорогу к нужной церкви. Выход он нашел не самый оригинальный: поскольку он не раз там бывал, то через четверть часа будет в Гентофте и проводит нас до нужного места.

Ничего не поделаешь, мы вернулись в Гентофте.

С Рысеком приехали Малгося-французская и ее муж Дидье. Они повсюду ездили втроем, потому что машина была только у Рысека.

В десять минут двенадцатого Малгося стала верещать, требуя, чтобы мы немедленно ехали в часовню.

— Послушай, ты в своем уме? К чему такая спешка? — вежливо спросила я. — У меня цветы заказаны на час дня, не поеду же я требовать их так рано? Ты что, первый раз в Дании?

Но она уперлась: нет, надо ехать и все тут! Она должна, она договорилась, всё нужно приготовить, уже пора, не то опоздаем. — Форменная истерика.

Я плюнула, лишь бы с ней не ссориться. Мы поехали за цветами. По дороге я заранее проговаривала шепотом по-английски извинения.

К счастью, венки и букеты были уже готовы, оставалось только прикрепить ленты. Цветочницы даже обрадовались нашему приезду, потому что не были уверены, куда какие ленты прицепить. Мы забрали заказ и без десяти двенадцать отправились на церемонию.

Оказалось, что похороны в Вангенде, а это крематорий не в Гентофте, а в Гладсаксе. Дорога до Вангенде заняла десять минут, и мы были на месте еще до часу дня. Ровно час мы слонялись у часовни, потому что проходила церемония, и посторонним родственники явно были не рады. К нам на минутку выскочила какая-то дама, объяснившая, что волноваться не надо, все уже устроено, а с Малгосей-французской она вообще не захотела разговаривать.

Погода решила подпортить и без того нерадостное настроение, подул противный ветерок, похолодало, и полил дождь. Как стадо придурков, мы сидели в машине, а дождик барабанил по стеклам.

— Алиция на небе довольно хихикает, — буркнула я нашей Малгосе, которая полностью разделяла мое мнение. Малгося была опять занята — ковырялась в своей туфле и казалась озабоченной только этим. Она была единственным человеком, у которого было хоть какое-то занятие. Из туфли торчали уже несколько кончиков лески, а обувь изнутри напоминала ежа. Уничтожить весь сапожный шов ей пока не удалось, но я подозреваю, что скоро Малгосе придется ходить босиком.

Наконец настал наш час. Из Польши были только мы двое, два земляка опоздали на двадцать минут, а вся церемония продолжалась полчаса. С прощальным словом на двух языках, с музыкой, но без церковного отпевания. Так хотела покойная, видимо, тут и сыграла роль разница вероисповедания ее и Торкиля.