Период тесного сотрудничества Клюева с «Новой землей» охватывает два года: 1911 и 1912. Клюев искренне и с большой охотой печатался в органе «голгофских христиан»: многое в их учении казалось ему тогда близким. Не случайно тема казни, «Голгофы», появляется в его собственном творчестве еще до знакомства с Брихничевым и «Новой землей». Это – стихотворения «Под вечер», «Завещание» и другие, написанные скорее всего под влиянием некоторых стихотворений Блока. Борец-мученик – таков герой ранних стихотворений Клюева; в них рассказывается, например, как осужденного ведут на казнь или же он томится в «каменной келье» («Прогулка», «Бегство», «Есть на свете край обширный...»). Расправа с русскими революционерами, массовые репрессии и казни отождествляются Клюевым с гонениями на первых христиан. Суд – «князей синедрион» – приговаривает героя к «казни беспощадной», и он идет на Голгофу со стойкостью легендарного христианского мученика, жертвуя собою ради счастья других. В этом – смысл «голгофского сознания» Клюева, соединяющего в себе религиозный пафос с революционно-бунтарским. Бессмертие, по Клюеву, даруется только мятежному духу, дорога в рай лежит через подвиг и самопожертвование (распятье, Голгофу). Пафос боренья пронизывает поэзию Клюева 1907-1910 годов в той же мере, как и пафос мученичества. Выразительно в этом плане его отношение к «жертвою павшим»: клюевские стихи о них нередко звучат как поминальная молитва. На эту существенную особенность творчества Клюева указал в свое время критик В. Львов-Рогачевский; он подчеркивал, что Клюев облекает свою революционную поэзию в «лучезарные облачения», что он «переплетает революционное с религиозным, <...> сливает Голгофу с эшафотом, мученичество с мятежом».
Стихотворения, составившие сборник «Сосен перезвон» (отчасти – «Братские песни» и «Лесные были»), создавались, говоря словами того же критика, «в эпоху казней, расправ и расстрелов 1906-1907 гг.». Воспоминания о днях борьбы сочетаются в них с картинами безрадостного настоящего. Сборник полон скрытых намеков, его образы символичны. Клюев часто прибегает к аллегорическому языку, как бы недоговаривает. Для «посвященных», однако, намеки Клюева ясны; за ними стоят реальные факты, события, люди. Прозрачно, например, «двуплановое» стихотворение «Есть на свете край обширный...», представляющее собой развернутую аллегорию: Россия изображена как прекрасная царевна, томящаяся «в каземате» и ожидающая светлого рыцаря-освободителя. «Злая непогода», «в изгнанья пути» и другие немудреные клюевские «поэтизмы» приобретали в условиях реакции отчетливый конкретный характер.
Ключевым и многозначащим в ранней поэзии Клюева было слово «сестра». В интерпретации поэта оно (как и слово «брат») приобретало обобщенное социально-религиозное звучание. «Сестры» и «братья» по борьбе и революционному кружку для Клюева одновременно – «сестры» и «братья» в религиозном смысле. Упоминания о «сестрах» встречаются в стихах Клюева довольно часто. «Не проведут ли наши сестры, как зиму, – молодость в тюрьме?» – вопрошал поэт. К «сестре» обращался Клюев и в стихотворении «Отверженной»: «...По чувству сестра и подруга, По своей отдалилась вине Ты от братьев сурового круга». «Сестра» в ранних стихах Клюева подменяет традиционно-поэтический идеал – возлюбленную. «Клюев по жизни аскет и девственник, но отношение его к женщине трогательное и нежное, как к сестре», – отмечал Брихничев. Характерно в этом смысле стихотворение «Прогулка» (первая расширенная редакция была опубликована в журнале «Трудовой путь». 1908. №1). В журнальной редакции стихотворение имело подзаголовок «Посвящается дорогой сестре». Между тем в самом тексте – строки: «Посмотри, моя невеста, на меня в последний раз». Ясно, что оба слова («сестра» и «невеста») приводятся не в своем обычном значении. Речь идет исключительно о духовной и идейной близости: это и делает возможным употребление двух несовместимых понятий в качестве синонимов.