Жизнь Николая Клюева

В годы реакции, как и в 1905-1906 годах, олонецкий поэт продолжает выступать в защиту и от имени «народа», который, как уже отмечалось, был для него синонимом «божества». «Народ» для Клюева – это те, кто живут «естественной» жизнью, в единстве с Природой и «матерью-землей», то есть крестьяне. Собирательным образом «народа» в раннем творчестве Клюева выступают его «жнецы» и «пахари». Крестьянин для Клюева – «работник Господа свободный На ниве жизни и труда». Его «жнецы» и «пахари» органично связаны с Природой, едины с ней. Природа для Клюева столь же «божественна», как и «народ». В его поэзии она выступает, как правило, в религиозно-церковном, то есть «божественном», облачении (например: «Мнится папертью бора опушка»; «Осина смотрит староверкой»; «В бору, где каждый сук – моленная свеча» и др.). Лирический герой Клюева ощущает себя частью «народа» и Природы. Он нерасторжимо сливается с ними, что подчеркивает настойчиво повторяемое поэтом местоимение «мы»: «Мы – жнецы вселенской нивы» или: «Мы – предутренние тучи, Зори росные весны» и т.п. Можно сказать, что миросозерцание молодого Клюева, проникнутое элементами пантеизма, основывалось на триединстве: Бог-Природа-Народ.

Угнетенный и «распинаемый» ныне, крестьянин для Клюева – человек будущего. Настанет день, утверждает Клюев, и пахарь-народ уничтожит своих обидчиков «как терн негодный». Освободившись из-под власти «сытых», он станет созидателем духовных ценностей.

Понятно, что о «народности» Клюева, как и о его «революционности», можно говорить лишь с существенными поправками. Повторяя ошибку большинства русских народников, Клюев ставил знак равенства между понятиями «народ» и «крестьянство». Отождествляя их, Клюев тем самым игнорировал социальное расслоение русского общества, вполне очевидное в начале XX столетия. По-своему воспринимал он и пролетариев, к которым, впрочем, относился двойственно. С одной стороны, Клюев сочувствовал рабочим как угнетенным «братьям»: «На заводском промысле Жизнь не дорога». Но, с другой стороны, рабочий для Клюева – составная и существенная часть той фабрично-заводской, «городской» цивилизации, которую поэт решительно и последовательно отвергал. Рассуждая в толстовском духе, Клюев перекладывал всю ответственность за разрыв естественных связей в мире на «культуру» и «цивилизацию». Возражая Блоку, защищавшему «культуру», Клюев писал ему весной 1909 года: «Я не знаю точного значения этого слова, но чувствую, что им называется все усовершенствованное, все покоряющее стихию человеку. Я не против этого всего усовершенствованного от электричества до перечницы-машинки, но являюсь врагом усовершенствованных пулеметов и американских ошейников и т.п.: всего, что отнимает от человека все человеческое». Однако позже, как мы увидим, Клюев готов был обрушиваться и на электричество, и на «перечницу-машинку». Все, что творит человек, опирающийся на свой разум (вопреки «естественному» чувству!), – все это, по Клюеву, лишь попытка людей утвердить свою власть над Природой, их стремление похитить «венец Создателя». Живая природа неизменно противостоит в поэзии Клюева бездушной «машине» (подчас эта антиномия предстает в образах «березки» и «железа»). Конфликт Цивилизации и Природы – трагический лейтмотив всего творчества Клюева.

Воплощением, символом современной фабрично-заводской Цивилизации казался Клюеву современный Город. «Каменный ад» противостоит в его стихах «божественной» Природе. Люди, живущие в городе, с точки зрения Клюева, – «грешники», ибо удалены от «земли» и первозданно «невинной» Природы. Охотно, и подчас наивно, Клюев приписывает Городу всевозможные пороки. И вот окончательный вывод: Город должен быть уничтожен.

Эта мысль проскальзывает в отдельных стихотворениях сборника «Сосен перезвон», но со всей определенностью она изложена Клюевым в прозаическом эссе «Пленники города» (1911). Картина счастливого будущего, которую рисует Клюев, – это и есть его «крестьянская» программа, воплощенная в жизнь: Город – «каменная тюрьма» – более не существует, на его месте колосится рожь. «Прошли тысячелетия. Наши поля благоуханны и роены, и межи вьются как прежде. Ты помнишь? Здесь было то, что люди звали Городом. Межи – как зеленые омофоры. На счастливые пашни слетают с небес большие белые птицы: быть урожаю. Колосья полны медом, и братья-серафимы обходят людские кущи. И, приветствуя друг друга лобзанием, жнецы выходят на вселенскую ниву».