Жизнь? Нормальная: Повести и рассказы

— Докатился… — растерянно произнесла Рогнеда.

— Не докатился, а ходил пешком. Дверь напротив.

— Что он болтает? — спросил всех Семенов, оторвавшись от текста.

— Велес Григорьевич, — повернулся Стрижик к Семенову, — Вам, как другу Азизова, пора бы знать, что ОБХСС — это служебный фольклор. Так называет народ отдел вашего приятеля.

Стрижик говорил «взрослым» языком комильфо.

Это был печатаемый типографским способом язык ироника-интеллигента, который над массой, но, в силу каких-то неизбежных обстоятельств, обреченный жить в ней, ладить с ней и даже к ней подлаживаться — падать до нее. Псевдоодесский сарказм здесь был «пиком блеска» и уже с девятого класса Стрижик учился говорить не «Послушай, Вася», а «Слушай сюда, старик».

Этот процесс обобезьянивания человека проходят молодые люди, прилежно читающие наши юмористические «странички» и «полосы». Это проходит с возрастом и, замечено, эволюция очищения длится дольше у «стариков» с приторможенным развитием интеллекта.

— Не тяни. Как? — улыбнулся, что-то ожесточенно стирая, Слава.

— Как расшифровать? Эту аббревиатуру, старик?

— Чего, чего?

— Тебе, природа, Святослав, дала все. Но как и твоему пращуру, который фотографировался для учебников с боевым топором, тебе не хватает утонченной интеллигентности. ОБХСС — это Отдел Богов и Христианских Смирных Славян. В отличие от нашего…

— Наш? Давай, — потребовал Слава.

— Отдел Линчевского называется существенно по-другому — ОБДХСС. Отдел Богов и Дохристианских Славян Смутьянов.

— Погоди. Почему дохристианских?

— Слушай, сюда. Потому, старик, что у Линчевского все язычники, сиречь — дохристиане. Рогнеда, сам понимаешь, обратно — Илья Муромцев, Святослав Бестолковый… Ты историю-то вообще-то проходил? Или она прошла тебя мимо?

— А боги?

— Налицо и деревянные боги: Велес и я, Стрибог.

— Стрибог… Это который стриг богов? — подковырнул Слава; он знал, как ревниво относился Стриж к своей гордой фамилии.

— Я принял эту фамилию от отчима. Он действительно парикмахер, — покраснел Стрижик. — Мне нравится, а ты язва. Был же художник Сварог? И известный.

— Слушай, Стрижка. А почему ты не поступил на исторический? — уже миролюбиво спросила Рогнеда Николаевна. — Там бы ты не завалился.

— Это несерьезно.

— Почему?

— Потому что солидные абитуриенты норовят в экономический.

— Да? В мое время все кидались на технику.

— Тетя, вы просчитались. Бесперспективный вариант. А у экономистов всегда есть шанс устроиться в магазины.

— Рогнеда Николаевна, — неожиданно спросил задумавшийся Слава. — Язычники мы… Но кто ж нас так? Подобрал, в смысле?

— Да, Слава… — грустно ответила та. — Мы просто язычники. Нас объединило не сродство, не общие интересы, а дохристианские клички. Деревянные язычники… Нас и сортирует, как болванки, этот мерза…

Она вспомнила, что четвертая по списку на жилплощадь и недоговорила.

— Я бы, — не удержалась она, — вот так.

Рогнеда Николаевна показала руками Славе, как она выжимает белье.

— И я язычница?1 — вдруг испугалась Оля.

— Девяносто девять запятая девяносто девять. Ольга по-варяжски Хельга, — снял все сомнения Стрижик.

— Ни хацу-у-у! — спародировала сына «Язычница».

В отдел вошел Олег Георгиевич.

Линчевский пришел с техсовета и, стоя у стола, принялся читать поступившую в его отсутствие бумагу от Сани. Его забавляло и сердило: зачем это главинж завел еще и переписку с людьми, с которыми он виделся едва ли не каждые полчаса. Он мельком взглянул на стол Сашина; его не было.

Значительная часть сотрудников отдела сидела на местах.

Семенов читал что-то. Рядом, на его столе, лежал черный фотопакет. Остальные вполголоса разговаривали, не смущаясь присутствия начальника. Это был «свой» начальник. Линчевский, не отрываясь от Саниного письма — чтобы что-нибудь понять, его надо было читать долго — невнимательно слушал.

— Кто у нас еще остался? — спросила Рогнеда Николаевна у Ильи Алексеевича.

— Я прочел, — ответил Муромцев, прикладывая к доске ватман.

— Велес Григорьевич, — обратилась Рогнеда Николаевна к Семенову. — Кто после вас на очереди?

— Сашин.

— Ему лучше не давать, — сказал сквозь кнопки во рту Илья Муромцев.

— Как пить дать, что-нибудь да учудит, — согласился из-под стола, где он искал оброненную резинку, Стри-жик. — А вообше-то был бы цирк.

— Блаженный, — раздумчиво, разглядывая голубей на подоконнике, сказала Рогнеда Николаевна. — Удивительное сочетание крайнего простодушия и ума, одаренности и разляпистости. Вот уж, действительно, «Сашин муж».

(Жену Сашина звали Александрой.)

— Не давать, — бросил занятый Семенов.

— Это анонимка. Не подписана. Если и попадет куда, к ней так и отнесутся. Вот в детском саду, где Владик…

— А разве «там» их не разбирают? — перебил Олю Слава.

— Говорят по-разному, — ответила Рогнеда. — Если факты.

— А здесь именно — факты. И написано здорово, — с покряхтыванием уселся кряжистый Муромцев. — Что здесь неверно? Жаль, что анонимка. Автор смалодушничал. А если б подписать с чином, званием, да…

Муромцев не докончил: Шкуро и так уже обещал направить его на переаттестацию.