Жизнь? Нормальная: Повести и рассказы

Мстислав Евгеньевич вспомнил, наверное, сейчас неудобный чугунный тракторный домкрат, который Главный спроектировал с Корягой в его отделе. Конструктор ЦКБ Кирко предложил свой домкрат — легкий, изящный, который, несмотря на свою субтильность, как пушинку поднимал тяжкую махину. Директор забраковал конкурентный механизм и приготовился к длительной обороне против Кирко, эксплуатационников и Главка. Крепость не выдержала осады и Шкуро сам попал в положение зайца, прижатого в угол. И тут изворотливый «косой» сотворил очередное чудо. Он, к удивлению противоборствующих, предложил испытание опытных домкратов «в полевых условиях». По методике Шкуро механизмы-соперники были положены на асфальт и по ним несколько раз проехал «Челябинец». Комиссия запротоколировала: домкрат Кирко был раздавлен всмятку, значит, никуда не годился*, домкрат Шкуро вывел из строя трактор, значит, был надежным. Потом все спустили на тормозах в другую проектную организацию. А что с Кирко? Трудно сказать. Он теперь в ЦКБ не работает.

— Игорь Борисович, — обратился Шкуро к своему заместителю по снабжению Вельдову. — Сможем ли мы бесперебойно получать магнитный порошок?

— Были затруднения уже на опытном образце, — задыхаясь от восторга, отвечал Вельдов.

— Мы не можем строить производственную программу на авантюристических началах. Вы хотите поставить ЦКБ на колени? — строго обратился директор к Линчевскому…

— Нам нужен на все тормоза какой-нибудь пакет…

— Надеюсь не черный, — с недоброй улыбкой директор посмотрел на Сашина.

— «..на четыре, пять кило, — продолжал Линчевский. — Не сразу, понятно — вы были осторожным, но вы, наконец, санкционировали разработку.

«Почему этот разговор возник теперь?» — хотел закончить Линчевский, но это уже было бы перебором.

— Это… Это невообразимо! — воскликнул Сашин. — Это же порошок, железный порошок, который десятками тонн производится для электротехнической, радиопромышленности, для порошковой металлургии!..

— Тем более. В этом дефиците нам могут отказать всегда, — весомо парировал Главный конструктор. И Линчевскому: — Олег Георгиевич, Игорь Игоревич способный инженер. Займите его настоящим делом.

Неспешной тяжелой походкой чудодей направился к двери. Апостолы-начальники шли за ним на цыпочках.

Сашин впал в прострацию. Его задушила бессильная злоба.

— Ништо. Дело свое возьмет. Нешто поговорить с Андрей Леонидычем? — спросил Егупыч.

— Что? — отозвался, не понимая, Сашин.

— Ну, с секретарем нашим? Мне! Старому рабочему?

— Его положили на операцию… — пробормотал Сашин.

8

Хлопнула дверь отдела и в тройном прыжке достиг своего места Стрижик.

— Атас!! Тигр.

Все, даже давно получившие законченное низшее образование, знают, что «атас» — сигнал тревоги. Для Стрижика, покинувшего парту четыре месяца тому назад, школьный словарный запас еще не потерял своего утилитарного значения. Тигр — следовало бы взять в двойные кавычки: это не полосатый зверь, а перекочевавший в его сознание из фильмов о войне немецкий танк «Тигр», обозначавший Шкуро в приведенном контексте.

Сотрудники отдела приняли сигнал опасности. Одни — с позорной поспешностью, другие — с нарочитой неторопливостью, повернувшись к кульманам, напрягая морщины делового раздумья.

Дверь не открывалась. Возникла длительная пауза, если можно этим словом выделить долгие секунды предельного трудового напряжения на работе. Затянувшееся раздумье утомило сотрудников и они вопросительно и гневно стали поглядывать на Стрижика.

Мальчишка прыснул. Розыгрыш удался.

— Экс-школьник принимает восемь часов службы за одну большую перемену, — едким словом разрядила рабочую атмосферу Рогнеда Николаевна. — Эго влияние сильной личности. Линчевского. Подражание его «покупкам». Глупа», манера.

— Олега Георгиевича не трогать. Начальник — во, — показал большой палец Стрижик.

— Ну, подумай, зачем ты это сделал?

— Я хотел устроить минуту молчания.

— Кого ты имел в виду? — спросил Святослав.

— Шкуро.

— Ой, мамочки! — воскликнула наивная Оля. — Не может быть!! Я его только что видела в коридоре…

Выражение усердия на лицах сотрудников сменило удивление и внимание.

— Не болтай, Стриж, — привстал со стула Илья Алексеевич.

— Не переживайте. Жив здоров и того же вам желает. Это я авансом — когда-то же он протянет ноги.

— Несносный, жестокий мальчишка! Разве этим шутят?!

Было неясно, что преобладало в голосе Рогнеды Николаевны: возмущение, жалость или разочарование.

Все поймали себя на этом некрасивом смешении чувств. От этого букета отдавало нравственной нечистотой, ненавистью и гадкой мстительностью по отношению к Шкуро.

Общий грех объединил всех в глубоком молчании.

— Ладно. Извините. Я осознал, — казнясь, произнес Стрижик.

Никто ему не ответил.

Некоторое время в отделе были слышны лишь производственные шумы: щелчки при переключениях головок кульманов, сопение тяжелого Ильи Алексеевича.

— Ну, ладно же. Я просто хотел тишины. Тараторите. Мешаете мне работать.

— Ему мешают работать? А? Подумайте! — чтоб рассеять гнетущую атмосферу завелась Рогнеда Николаевна. — Где ты пропадал?

— В ОБХСС.

Изумленная Оля оторвалась от копировки.