Жизнь? Нормальная: Повести и рассказы

Он включил радио, в комнату ворвались позывные новой передачи, и тут же выключил, репродуктор.

Зазвонил телефон.

— Слушаю. Рожнов. На 313-м? Директор на месте? Срочно техслужбу! Обращались? Немедленно выезжаю.

— Простите, до свидания, — сунул он руку Сашину.

Рожнов потушил свет в кабинете и сейчас же зажег снова.

— Посмотрите, пожалуйста, — нет ее в коридоре? — с явным малодушием обратился он к Сашину.

— Секретаря?

— Нет. Меня одолевает одна дама из вашего ЦКБ. По-моему она плетет на Шкуро уже небылицы.

— Дудкина? — догадался Сашин.

— Она.

— Нет. Выходите! — скомандовал из коридора Игорь Игоревич.

И как не одолевало Рожнова новое дело, горевшее, может быть, буквально, он все же крикнул из конца коридора:

— А хотелось бы, леший возьми, потолковать и с автором «черного пакета»! Хоть для дела это теперь и не имеет значения. Кто? Вы знаете?

— Нет! — ответил Сашин и подивился, почему он забыл про это.

«Кто, кто этот человек, совершивший все, что случилось?» — сейчас же преувеличил он значение «черного пакета».

Точно на световом табло, вереница лиц и фамилий пробежала в его сознании, но он ни на ком не мог остановиться.

12

Сашин вышел на воздух. Оттепель сняла белую красу с деревьев. Дышалось легко. Он не стал садиться в троллейбус и пошел пешком.

Сашин миновал бассейн «Москва», из которого валил зловещий пар, зеленоватый от ртутных светильников. Минуя колоннаду музея изобразительных искусств, он пошел по узкой улице с невысокими зданиями. Темноватая улица называлась Волхонкой. Было что-то старо-русское в этом имени, не то грибное, не то пушистое.

По мере того как Сашин приближался к площади у Боровицких ворот, что-то большое и праздничное сильнее и сильнее загоралось слева. Сашин знал, что свег этот от «дома Пашкова», как московские краеведы называли старое здание Ленинской библиотеки. Белый дворец как бы парил над зеленью холма и все вместе — косая травянистая плоскость, белая балюстрада и белая громада айсберга-дворца — смотрелось, выглядело сказочным даром старой Москвы Москве новой, деловой, из серого камня, в броне асфальта.

Сашин знал это, но не смотрел туда. С неотвратимым ужасом, просыпаясь иногда ночью в кошмаре разрушения, Сашин ждал, как своей смерти, катастрофы: однажды это случится — черный асфальт погребальной плитой накроет веселый газон косогора.

Сашин не нашел в себе силы посмотреть налево, на бело-зеленое чудо — может свершилась уже эта казнь… И повернувшись к дворцу спиной, он быстро зашагал в свое Замоскворечье по Каменному мосту.

Проезжая часть моста оживлялась поредевшим потоком автомобилей. Машины мчались красиво, прочерчивая линии трасс желтыми и рубиновыми огнями. Боковые тротуары были совершенно пустыми, как это бывает теперь при показе примагничивающих телепередач.

Лишь в середине моста была видна какая-то трагическая фигура простоволосого мужчины.

«Не самоубийца ли?»

Сашина сковал страх чужой смерти, но преодолел разум и он быстро направился к человеку, опиравшемуся на чугунные перила и неотрывно смотревшего в почти недвижные воды Москвы-реки.

Поровнявшись с незнакомцем, Сашин с удивлением узнал в нем… Линчевского!

Это был другой Линчевский — расхристанный, лохматый от ветра, с посиневшим лицом, но в пальто нараспашку. Он продрог, но не замечал этого.

— П-почему так долго? — фамильярно, с пьяной претензией обратился он к Сашину.

— А вы… меня… ждали?! — удивился Сашин, с тревогой оглядывая нового, неизвестного ранее Линчеа-ского.

— Ждал. Я знал, что вы здесь пройдете. Да, я нажрался и не буду долго и нудно извиняться перед вами, как это делают пьяные. Это мое дело! И вообще… Я не пьяница и надрался только сегодня…

— Что вы здесь делаете?

— Ничего. Что может делать пьяный, стоящий на мосту? Созерцать черную воду, которая его манит и п\гает. Или плевать в нее и определять высоту моста, засекая время падения и подставляя его в несложные формулы кинематики…

Он пошатнулся, но его поддержал Сашин. Складная речь, не исключавшая периодов, из которых Линчевский свободно выбирался, контрастировала с плохо управляемым телом. Это подтверждало — трезвенник Лик-чевский находился в несвойственном ему состоянии.

Зачем? Почему?

— Почему вы так долго, черт возьми? Здесь не «ночной эфир струит зефир». Мне холодно, — запахнул он пальто, — Следствие затянулось?

— Почему вы знаете, что я был… в райкоме?! И почему здесь, именно сейчас, я вам нужен?

— Нужны? Почему мне… Такие, как вы, нужны всем нам. Особенно сейчас. Потому что вы честный, открытый человек. Но не думайте, что честность это только ваша привилегия. Я тоже честный. Не удивляйтесь. Но ие открытый. В отличие от вас…

— Олег Георгиевич. Сойдемте с моста. Здесь дует, — взял Сашин под руку неустойчивого Линчевского. — Что происходит? Почему вы здесь?

— Меня привела сюда совесть. Извините за штамп.

Линчевский трудился на ровном месте: он старался идти вперед, но ноги уводили его от Сашина — полезного перемещения не получалось.

— Вы знаете, что вы спасли меня?

— Знаю, знаю. Идемте. — Сашин понимал, что сейчас экономнее всего не противоречить.