Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

«Позвольте мне, Ваше Превосходительство, заявить Вам, что вчера на репетиции Вы меня очень обидели. Вы в присутствии моих учеников подвергли критике мою педагогическую работу, в которую я вкладываю всю мою душу. Нельзя в течении одного или двух лет направить в надлежащее русло дело, которое было в плачевном состоянии в течении многих лет. Вместо того, чтобы переговорить со мною в присутствии инспектора классов о моем методе преподавания химии, Вы подняли этот вопрос в присутствии моих подчиненных и совершенно не заслуженно стали меня порицать за неудовлетворительные отметки, которые я ставлю юнкерам. Все мною делается для того, чтобы этот учебный предмет, химия, преподавался в Артиллерийском Училище так же хорошо, как математика и физика, а Вы вместо того, чтобы меня поддержать, деморализуете ту работу, которую я с таким трудом веду:. Все в свое время образуется, и я составлю необходимый учебник по химии, как только защищу свою диссертацию. А теперь я могу только прибавить, что если я не подхожу быть преподавателем, то в Вашей власти отчислить меня, и я постараюсь найти себе подходящее место».

Вероятно моя реплика произвела на Демьяненкова сильное впечатление, потому что он переменился в лице и заговорил со мною совершенно иначе, чем мы привыкли его слышать. Куда девалось все его высокомерие и величие, когда он стал обменять мне, что он никоим образом не хотел меня обидеть, что, напротив, он хочет всячески мне помочь наладить это дело, что он высокого обо мне мнения и не забыл моей блестящей лекции о Лавуазье и проч. Он готов извиниться, если он сказал что-либо обидное, что я совершенно прав, когда я оцениваю подобных юнкеров, как Чайковский, неудовлетворительным баллом. На прощании он подал мне руку и предложил мне забыть этот инцидент.

j

Когда он ушел, на меня набросился инспектор классов Гук и стал порицать меня за то, что я так говорил с начальником и расстроил его. На это я ему сказал: «Карл Егорович, я сам очень растроен и после вчерашней истории я не спал всю ночь». Карл Егорович тогда сказал мне, что ранее, чем говорить с начальником, я должен был переговорить с ним.

Не прошло и двух недель после этого инцидента, как на мою лекцию по химии в Училище явился ген. Демьяненков, прослушал ее от начала до конца, при чем я заметил, что он делал у себя какие-то заметки. После окончания лекции он отпустил юнкеров и выразил мне свое большое удовлетворение. Он сказал, что мой способ чтения лекций, когда все юнкера принимают участие в ходе развития мыслей и делают здесь же логические выводы, является несомненно наиболее продуктивным для усвоения предмета. Узнав, что я еще не издал своих лекций по химии, он приказал мне передать инспектору классов, чтобы он распорядился немедленно налитографировать прослушенную им лекцию, так как она касалась очень важного вопроса, — классификации неорганических соединений, установленной на основании важнейших кислородных соединений элементов. Я обещал ему тотчас же написать эту лекцию и отдать для напечатания (впоследствии она вошла в мой курс неорганической химии).

Пользуясь случаем, я решил возбудить вопрос об отпуске мне денег для моих научных работ. Я развил мою мысль, что Академия, если она хочет иметь хорошо подготовленных инженеров-артиллеристов по химии и взрывчатым веществам, должна поставить научные исследования в своей химической лаборатории. В настоящее время, доложил я ему, мною таковые производятся, но я не имею даже ничтожных средств для того, чтобы их выполнять, и принужден часто тратить свои собственные средства. Я обращался к начальнику канцелярии, кап. Крохалеву, но он мне сказал, что средства могут быть мне даны в конце года из остаточных сумм Академии. Но это не может устраивать химика в его научной работе, так как по ходу работы надо будет приобрести химический препарат немедленно, иначе будет остановлена вся работа. «Дорого яичко к светлому дню», — сказал я, и просил разрешить мне тратить известную сумму денег, — равно как и каждому другому преподавателю, который будет вести научную работу. «Иначе, Ваше Превосходительство, — закончил я, — нам, химикам, нечего будет делать в нашей химической лаборатории и придется искать другое место, где мы сможем найти удовлетворение нашим научным порывам».