С самого начала моего пребывания в Брюсселе я посетил инженера-технолога Пенякова, который был русским гражданином, несмотря на то, что Россию покинул около 30 лет тому назад и все время жил в Бельгии. Я познакомился с Пеня-ковым в Петрограде во время войны 1914 года, куда он приехал с целью помочь нашей химической промышленности своим опытом и знаниями. В Бельгии он имел свои химические заводы и был состоятельным человеком. В Петербурге мне приходилось часто встречаться с ним, так как он приходил нередко в Химический Комитет за различными справками и за моей помощью, когда не удавалось 1иным путем продвинуть то дело, которое он тогда вел: вместе с проф. Артиллерийской Академии Курдюмовым он работал по постройке аллюминие-вого завода. Он вел большую дружбу с известным сенатором Гариным, с которым ежедневно встречался за завтраком в ресторане на Морской, и иногда сообщал мне интересные новости, узнанные им из первоисточника, которые он поверял только очень избранным лицам. Сенатор Гарин отличался большой честностью и всегда назначался правительством для обследования всяких темных дел и предприятий.
Когда я посетил Пенякова в его собственном доме, на Avenue Grand Armee, то узнал две вещи: во-первых он сообщил, что мой второй сын, Николай, живет недалеко от Брюсселя и учится в лучшем земледельческом институте в Жонблу, и что он сейчас-же сообщит ему о моем приезде, чтобы тот явился в назначенное мною время в мой отель. Другое сообщение касалось его ужасного горя, которое ему приходилось переживать вследствие болезни его второй дочери, которая в то время была при смерти. Несмотря на такое горе, он в кратких чертах сообщил мне, как попал мой сын в Бельгию, и как Пеняков помог ему устроиться в Институте для окончания его высшего образования.
Я постараюсь кратко описать приключения и жизнь моего сына Николая, который по своему характеру и убеждениям совершенно отличался от прочих членов нашей семьи. С самого детства и до конца жизни он отличался громадной религиозностью и повышенной нервностью, которая очень часто приводила его в угнетенное состояние, близкое до способности покончить все счеты с этой жизнью. В юности он не обладал особыми способностями, но брал прилежанием и памятью и средне окончил классическую гимназию. Он обладал хорошими способностями к музыке, но не проявлял особого интереса к какой-либо научной дисциплине и по окончании гимназии в 1914 году решил поступить в Университет, на юридический факультет. Его всегдашней мечтой было после окончания высшего образования поступить на военную службу, в один из гвардейских кавалерийских полков, где он надеялся найти себе товарищей, близких к его аристократическим замашкам. В этом он резко отличался от своих братьев, в особенности от старшего Дмитрия, который был как раз настоящим демократом и всегда дружил с товарищами по гимназии, родители которых являлись бедными труженниками. Когда по окончании гимназии Николай просил меня 1и мать отдать его в Пажеский Корпус или в Николаевское Кавалерийское Училище, то мы категорически воспротивились, указав ему, что прежде всего надо стать образованным человеком, а потом будет видно, какую карьеру он найдет наиболее для себя подходящей.
J
Начавшаяся мировая война изменила все планы, и вместо Университета Николай поступил в Николаевское Кавалерийское Училище для прохождения сокращенного курса. После окончания курса он вышел в Сумской Гусарский полк, одно время был в Тамбове в запасном батальоне, а потом был отправлен на фронт в Дикую Кавалерийскую Дивизию, которой командовал вел. кн. Михаил Александрович. Впоследствии он был ад’ютантом у командующего 5-й армией А. М. Драгоми-рова и оставался в этой должности до прихода большевиков. После октября 1917 года он отправился вместе с матерью на хутор в Калужскую губернию
Прошло около двух лет, и я через эстонское консульство получил в разное время два письма от какого-то бывшего моего ученика (а их у меня были тысячи), который очень тепло вспоминал меня и сообщил, что он продолжает заграницей высшее образование и уже имеет невесту, тоже русскую, дочь того человека, который принял участце в его судьбе и помог ему продолжать учение. Долгое время я не придавал значения этим письмам, как однажды меня осенила мысль, что это может быть письма от сына Николая.