Больше я не имел об нем никаких известий и только теперь Пеняков сообщил мне об его пребывании в Бельгии. Пеняков рассказал, что однажды он встретил молодого человека, угнетенный вид которого заставил его обратить на него внимание и спросить, что он здесь делает и почему он находится в таком ужасном состоянии. Тот об’яснил ему вкратце, как он попал в Бельгию, что у него нет никакой работы, что он хотел бы учиться, но, не имея возможности осуществить свое желание на чужбине, ему вероятно ничего не остается, как покончить с собой. Когда Пеняков узнал, что он мой сын, то решил принять участие в нем и прежде всего посоветовал ему не предаваться такому малодушию и предложил ему зайти к нему на дом, чтобы обсудить вопрос об его дальнейшей судьбе. Когда Николай пришел к Пенякову, то последний сказал ему, что он так уважает его отца, что с большой охотой поможет ему учиться, будет ему давать денег на учение и прожитие, — с тем, что позднее, когда он окончит курс и поступит на работу, то сможет частями возвратить ту сумму, которая будет истрачена за время его пребывания в Институте; теперь же ему не надо беспокоиться о деньгах. Когда я приехал в Брюссель, сыну оставалось немногим более года, чтобы закончить курс в Институте. В Брюсселе от многих промышленников я слышал, что сын блестяще учится, профессора им очень довольны и что ему предстоит хорошая будущность. В особенности сердечно к нему относился профессор Паль-манс, который поддерживал его в трудные минуты его жизни на чужбине.
В назначенное мною время Николай явился ко мне в отель и поведал мне вкратце все свои переживания, но благодаря своему характеру, был довольно холоден и называл меня на «Вы». Он мне рассказал, что он вращается в белогвардейских кругах, бывает у вел. кн. Елизаветы Маврикеевны, вдовы вел. кн. Константина Константиновича, близок с высшим духовенством и пр. Я не помню точно, видел ли я его еще раз перед получением от него длинного и странного письма, которое меня очень поразило. В этом письме он сообщал, что не может более видеться со мной, так как не может понять, каким образом такой ученый и большой человек, каким я являюсь, может оставаться в СССР и работать с разрушителями российского государства. Он дает мне совет немедленно прекратить мою деятельность и присоединиться к другому лагерю, в котором собрались люди, любящие свою страну и работающие для ее спасения. В письме он не только просил меня разорвать с большевиками, но умолял это сделать, не откладывая ни на одну минуту. К сожалению, я не мог сохранить его письма, так как представлялось опасным иметь его при себе при переезде через границу и сохранять его в Москве; но помню, что в нем было очень много обидного по моему адресу за мою работу в Советской России, а кроме того, все его содержание доказывало полное непонимание того положения, в котором очутилась наша страна после войны и большевистского переворота. Я не ответил на это письмо и выжидал, пока у молодого человека не пройдет этот пыл негодования на мое поведение. Через несколько дней я получил от него короткое письмо, в котором он просил, чтобы я простил его за его послание и дал ему короткое свидание; я исполнил его просьбу и пригласил его в отель перед самым моим от’ездом. Наше примирение состоялось.
Я не могу судить о том, было ли первое письмо написано им самостоятельно или же оно было инспирировано некоторыми его друзьями из белогвардейского лагеря. Мне думается, что последнее мое предположение имеет некоторое основание, так как эмигрантская печать, а также бельгийская пресса в конце моего пребывания в Брюсселе начала усиленную травлю против меня, спрашивая правительство, на каком основании оно допускает в’езд подобных господ, продавшихся большевикам и посланных для того, чтобы проповедывать идеи коммунизма. Поход против моего приезда принял такие формы, что правительству пришлось сделать официальное сообщение такого содержания: «проф. Ипатьев, бывший генерал царской службы, приехал в Бельгию по ходатайству тех бельгийских промышленников, которые имели предприятия в России и работали в течении войны под руководством ген. Ипатьева на оборону страны совместно с союзниками. Приезд Ипатьева был разрешен для того, чтобы найти пути для возобновления деятеле ности заводов на концессионных началах с советским правительством. Всякая другая деятельность ген. Ипатьева, направленная во вред нашей стране, повлечет за собою немедленное изгнание его и лиц, его сопровождающих».