Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Надо заметить, что в то время в Бельгии только что пало социалистическое министерство Вандервельде и вместо него был призван к власти консервативный кабинет. Как я узнал впоследствии, после моего от’езда было дано секретное предписание по минстерству иностранных дел о запрещении ген. Ипатьеву в’езда в Бельгию. Действительно, когда мне приходилось позднее проезжать через Бельгию во Францию, клерк в бельгийском консульстве в Берлине, прежде, чем дать мне транзитную визу, всегда спрашивал меня: вы тот ген. Ипатьев, кавалер Почетного Легиона, который в 1922 году приезжал в Бельгию? — и после моего утвердительного ответа прибавлял: «Вам в’езд в Бельгию запрещен, и если Вы останетесь хотя-бы на один день, то будете арестованы». Однако, несмотря на такое суровое запрещение, я в 1928 году летом по приглашению Д. А. Пенякова получил без всяких затруднений в’езд-ную визу и прогостил у него около недели.

Несмотря на последовавшее свидание с сыном и короткое об’яснение, мы расстались довольно холодно, так как отлично понимали, что наши убеждения сильно расходятся. Но зная его искренность и честность во всех поступках, я примирялся с этим фактом и любил его и как сына, и как благородного человека, заслуживающего полного уважения. Через 1% года мне пришлось увидаться с ним еще раз в его короткой жизни, но наш разговор носил уже совешенно другой характер. После окончания курса в Институте, он приехал в Прагу, где жил его дядя Н. И. Ипатьев, мой брат, которого он очень любил и уважал. Узнав случайно, что я в Берлине, он решил навестить меня секретным образом и узнать подробности о матери, сестре и брате. Я был очень рад этому свиданию, и мы провели вместе целый день. Он сообщил мне, что, обдумывая все мое положение в СССР, он пришел к убеждению, что я поступаю совершенно правильно, что перед такими людьми, как я, надо преклоняться, так как вся моя деятельность направлена на благо моей страны, что собственно и должен делать каждый гражданин, любящий свою страну. О дальнейшей судьбе моего сына Николая мне придется говорить впоследствии.

Во время моего пребывания в Брюсселе Д. А. Пеняков предложил мне посетить одного его хорошего знакомого, сенатора, и сделать маленькое сообщение о современном состоянии СССР перед членами ушедшего в отставку Бельгийского правительства, которое было возглавляемо Вандер-вельде. Я ответил Пенякову, что это предоставляется для меня очень опасным, так как одно лишнее мое слово может меня погубить по приезде домой. Пеняков уверил меня, что это собрание будет совершенно конспиративным, и я могу быть уверенным, что все присутствующие дадут мне свое честное слово, что они никому не скажут о том, что они услышат от меня; кроме того, я волен говорить только то, что я хочу, и умолчать о том, что я найду неудобным для сообщения. В пользу моего посещения меня подкупил рассказ Пенякова о том, что сенатор этот имел деловые сношения с Лениным (когда последний жил в Швейцарии) и взыскивал деньги с Ц. К. меньшевиков, когда произошел раскол социал-демократической партии. Деньги были взысканы и направлены Ленину, который послал сенатору благодарственное письмо (это письмо было мне показано сенатором, когда я был у него в гостях).

В назначенный вечер я с Пеняковым направились в дом сенатора, где уже собрались почти все члены ушедшего правительства вместе с Вандервельде. Так как последний плохо слышал, то меня посадили рядом с ним; с другой стороны сидел бывший министр торговли и промышленности (кажется, Вотерс), — весьма деловой человек, сделавший очень много для восстановления бельгийской промышленности после войны 1914 года. В течении трех часов мне пришлось отвечать на самые разнообразные вопросы по разным отраслям промышленности и экономической жизни страны, и коснуться краткой истории захвата власти большевиками. Я, конечно, оговорился, что никогда не занимался политикой и могу освещать факты с точки зрения обывателя, но в своих ответах, критикуя с деловой точки зрения действия советского правительства, я не мог не указать на то, что Ленин, поняв всю ситуацию страны и видя приближение полной анархии, с’умел околдовать народные массы, в особенности рабочих, многообещающими лозунгами и тем самым спас в то время страну от страшного террора, размеры которого не могло-бы нарисовать самое пылкое воображение.

«Наверное я не сидел бы здесь и не рассказывал бы Вам историю нашей большевистской революции, — говорил я, — если бы в Петрограде в октябре, до воцарения Ленина, рабочие устроили бы настоящую Варфоломееву ночь; они на каждом митинге определенно заявляли на необходимость перерезать всю буржуазию, включая в нее и трудовую интеллигенцию».