В это время в Гамбурге уже начались беспорядки, и каждый день можно было ожидать выступления коммунистов, а потому, покончив собирание всех необходимых сведений, мы поспешили обратно в Берлин, который тоже переживал тяжелые дни: циркулировали слухи, что после начала восстания в Гамбурге, будет об’явлена железнодорожная забастовка и повсюду начнется восстание коммунистов; ощущался большой недостаток в масле, белом хлебе, молоке, яйцах; у лавок стояли хвосты; инфляция достигла громадных размеров и за золотую марку давали биллионы бумажных, причем курс последних падал ежечасно. В магазинах расценка товаров происходила по несколько раз в день. Жизнь на иностранную валюту стоила гроши, и нахлынувшие спекулянты за бесценок скупали дома. Некоторые иностранцы, в том числе и русские, приобрели таким путем по несколько домов и стали миллионерами. При таких обстоятельствах не представляло никакого удовольствия оставаться даже лишний день в Берлине.
По приезде в Москву мы представили полный отчет о нашей командировке, который был принят в соображение во время дальнейших переговоров и несомненно помог заключению более выгодного для СССР контракта между обоими правительствами. Одновременно с нашим отчетом, Штольценберг подал смету на полное переоборудование Самарского завода с целью установления производства обусловленных количеств фосгена и иприта. Переговоры относительно заключения контракта тянулись долгое время, — почти всю осень, — пока, наконец, было установлено, сколько денег должны дать немцы и сколько должны истратить мы для постройки зданий и для приведения завода в полный порядок. Кроме указанных производств мы должны были построить громадное здание для снаряжения снарядов этими ядовитыми газами, а аппаратура для снаряжения должна была быть доставлена Германией.
Ададуров, который ездил со мной на Самарский завод, был в курсе всех переговоров с немцами и сообщал мне время от времени их результаты. В конце концов соглашение было достигнуто, и Штольценберг получил от немецкого правительства подряд на постройку заводов иприта и фосгена. На русскую сторону возлагалась постройка всех необходимых зданий и помощь по установке всего оборудования и пуска завода в ход.
Для наблюдения за постройкой завода и для разрешения всяких технических и экономических вопросов была образована особая комиссия, которая находилась в подчинении Рев.-Воен. Совета. В эту комиссию вошел я, Д. С. Гальперин и один коммунист (не помню его фамилии), которому была поручена постройка новых и приспособление старых зданий; секретарем комиссии был назначен коммунист Гуревич. С председателем комиссии дело долго не клеилось: два были сменены, через очень короткое время; удержался только третий, — это был Мархлевский, служивший ранее в Комиссариате Иностранных Дел. Это был очень деловой человек, умевший глубоко входить в каждый вопрос и наведший большой порядок в деятельности комиссии. Поляк по происхождению, он был очень мягок и вежлив в обращении, но легко можно было видеть, что за этой мягкостью! скрывается большая настойчивость. По образу его действий было ясно, что в Наркоминделе, кроме своих юрис-консульских обязанностей, он исполнял и некоторые поручения ГПУ. С этим человеком надо было быть очень осторожным, так как каждое слово, сказанное вами, будет проанализировано со всех точек зрения. Кроме деловых отношений, которые продолжались около 3-х лет, мне приходилось очень много раз говорить с ним на различные темы, и все эти разговоры оставили у меня впечатление, что я имел перед собою умного и хитрого человека, довольно хорошо образованного, умеющего ориентироваться в любой сложной обстановке. Во всяком случае это был самый лучший председатель в нашей комиссии. С немецкой стороны были два члена, из которых один был полковником генерального штаба, но фамилии их я не могу припомнить. Д. С. Гальперин принимал очень большое участие в делах комиссии, — в особенности за последнее время ее существования.
В начале наши заседания тянулись по многу часов, чтобы выработать все планы и порядок работы. Архитектором для построек на заводе был приглашен мой бывший ученик, гражданский инженер Веснин, очень талантливый строитель; Ада-дуров был назначен начальником завода, а инженером-строи-телем был назначен инженер Райнов, т. е. те люди, которые ездили со мной для осмотра и оценки завода. Бухгалтером комиссии, через руки которого проходили большие суммы, отпущенные правительством для постройки здания, был назначен Ногин, брат известного большевика Ногина, который тогда стоял во главе всей текстильной промышленности СССР. Ногин оставался недолго на своем посту, так как не поладил с Гуревичем, секретарем комиссии; мне лично Ногин говорил, что боится попасть под суд за незаконное ведение бухгалтерских книг, а сделать он ничего не может, так как ему это приказывает Гуревич. На одном из заседаний, в присутствии Розен-гольца и Уншлихта (последние наблюдали за деятельностью комиссии), Ногин изложил свои замечания, после чего был смещен с своего поста.