Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Опыты, сделанные в большом масштабе, чтобы проверить правильность метода Бекаури, дали положительные результаты; но я, несмотря на то, что изгнан из своей страны, конечно, не позволю себе что-либо сообщить о них. Бекаури всегда благодарил меня за мою помощь в этом деле и говорил, что когда он демонстрировал некоторые свои изобретения перед Сталиным, то упомянул также о моем участии; он сказал мне, что Сталин спросил его мнение, насколько я большой ученый. Бекаури пользовался особыми льготами: он имел специальный железнодорожный билет, который выдается только членам IJHK’a, для бесплатного проезда по всем железным дорогам в международных вагонах; все его предложения выполнялись в первую очередь, и в своем жизненном обиходе он не испытывал никакой нужды. Мне очень часто приходилось ездить с ним в одном купэ в Москву и обратно и много беседовать с ним; он всегда был для меня очень симпатичным собеседником, и у меня сложилось очень хорошее мнение о нем, как о человеке.

Не могу умолчать также об одном интересном вечере, который я провел в обществе партийных членов Президиума ВСНХ на квартире Смилги, который давал прощальный ужин по случаю, своего ухода из Президиума. На этом вечере присутствовал Пятаков, Богданов, Судаков (из Петрограда), Краснощеков, Долгов и др. В это время уже были разрешены спиртные изделия, содержащие 20% алкоголя и мы попробовали всевозможные наливки, которые прислал хозяину Главспирт для экспертизы. Ужин был на славу и закончился шампанским и речами, которые мне, беспартийному, было приятно слушать, потому что они дышали правдивостью и произносились совершенно свободно, так как ораторы верили мне, может быть, больше, чем некоторым своим товарищам по партии.

В общем должен сказать, что Политбюро и все партийные коммунисты имели ко мне полное доверие, и я в течении 9-ти лет имел особый билет, позволявший мне входить и в Кремль и во все государственные учреждения без всякого особого пропуска. Когда мне приходилось бывать в Кремле, в Совнаркоме или у Рыкова или у других высоких лиц, то я проходил к ним через особый вход, доступный только членам правительства. Кроме того, я в течении многих лет (не менее 5-ти), каждый день обедал в Совнаркомской столовой в Кремле и там познакомился почти со всеми видными большевиками и говорил с ними на разные темы совершенно свободно. Моим соседом во время обедов был Катаньян, главный прокурор ГПУ; он был очень любезен в обращении со мною, распраши-вал меня о моих работах, как научных, так и о работе в ВСНХ, и его внешний вид никоим образом не мог внушить предположения, что он имеет такую жестокую душу, которая не могла смягчаться ни при каких обстоятельствах, и которую не трогали ни горе, ни слезы посетителей, просивших о смягчении участи их страдающих родственников или знакомых. От его заключения зависела судьба тысяч людей, а доступ к нему был обставлен такими трудностями, что, как говорили знакомые, для получения у него минутной аудиенции надо было хлопотать полгода. Многие просили меня замолвить словечко за их близких, но это надо было делать очень и очень осторожно. Я помню один случай, когда я тонко завел разговор об одном бывшем московском адвокате, гражданине Соловейчике, сосланном из Москвы. Его жена, очень милая женщина и зубной врач, была до революции либеральной женщиной и играла некоторую политическую роль в кадетской партии. Родом из Одессы, она была дочерью состоятельных родителей; ее брат учился в Одесском Университете вместе с Катаньяном, который был тогда очень бедным человеком и сильно нуждался. Как мне говорила г-жа Соловейчик, ее брат часто приглашал Катаньяна домой и даже оказывал ему всякую помощь. Несмотря на это близкое знакомство, Соловейчик был сослан и, по правде сказать, он был виноват, так как занимался денежной спекуляцией. Г-жа Соловейчик просила меня только об одном, чтобы я помог устроить ее свидание с Катаньяном. В этом я не мог ей отказать, и однажды за обедом сказал ему, что я хорошо знаком с его старой знакомой г-жей Соловейчик. Он тотчас-же припомнил ее, а я добавил, что ее муж сослан за спекуляцию, и я вовсе не хочу просить о чем-нибудь, но только передаю, ее просьбу, чтобы он ее принял в ближайшее время. Через некоторое время она получила свидание с Катаньяном, но он не мог ничего сделать и сказал ей, что надо подождать. Мне удалось через председателя Уральской области Сулимова облегчить его участь и перевести из ужасной трущобы в Сибири, куда он был сослан, в Свердловск, на место юрис-консульта в одно из областных учреждений.

То доверие, которое мне оказывали большевики, я очень ценил и по совести могу сказать, что никогда не позволял себе им злоупотребить. В этом отношении большевики не ошиблись в моем характере, и я честно перед своей родиной исполнял все возлагаемые на меня обязанности. Тоже я завещал делать и моему сыну и дочери. Я не боялся высказывать смело мои взгляды по тому или другому вопросу; иногда мне приходилось даже стукнуть кулаком по столу, но большевики чувствовали, что я говорю! правду.