Мой ученик по Артиллерийской Академии и один из моих главных сотрудников по Химическому Комитету во время войны (Заведующий Кавказским районом) инженер-технолог кап. Георгий Георгиевич Годжелло сообщил мне, что в Анилтресте обнаружены злоупотребления и Н. А. Козлов и Берков арестованы. Через некоторое время я узнал, что Берков обвиняется в том, что он взял взятку около 15—20 тысяч руб. от одного поставщика. Из этих денег он дал Н. А. Козлову несколько тысяч для постройки дачи в Крыму; кроме того, Роб. Кар, Эйхман получил 500 рублей в виде награды. Член Коллегии треста Ильин (коммунист) был также замешан в этом деле (с Ильиным уже раньше был неприятный казус: во время своей командировки в Германию в 1923 году, он потерял 50 фунтов стерлингов, и Анилтрест должен был выдать ему новые деньги; об этом мне было сообщено по секрету во время моего пребывания в командировке). Следствие установило безусловно виновность двух лиц, Беркова и Козлова; что же касается до Эйхмана, то хотя против него прямых улик и не оказалось, тем не менее он все время содержался под арестом и был предан суду. Когда было назначено заседание суда, то я и Годжелло были вызваны свидетелями в суд. Как член Президиума ВСНХ, в ведении которого находился трест, я должен был дать свидетельское показание о подсудимых и о той пользе и вреде, которые эти лица причинили красочной химической промышленности. Г. Г. Годжелло был привлечен в качестве свидетеля, так как он находился на службе в ВСНХ и ведал делами по краскам. Годжелло перед поступлением в ВСНХ работал в Коксобензоловом тресте и был очень полезным работником. Он часто ездил в Донбас и ему нередко приходилось иметь дело с Ю. Л. Пятаковым, который до вызова в Москву стоял во главе всей про-
J
мышленности Донецкого Бассейна. Еще осенью 1921 года, перед моим от’ездом заграницу, Пятаков вместе с Годжелло были у меня в Главном Химическом Управлении (бывш. Сибирская гостиница в Златоустовском переулке), и я обратил внимание Пятакова на необходимость сугубой поддержки этой отрасли химической промышленности, крайне важной, как для мирного, так в особенности для военного времени.
В то время я был начальником над Пятаковым, по химической промышленности и мог ему давать приказания; я видел тогда (в 1921 году) Пятакова в первый раз, и он произвел на меня хорошее впечатление. Годжелло оставался в коксобензоловом тресте, правление которого находилось в Москве до тех пор, пока не вошел в конфликт с вновь назначенным председателем треста (коммунист, фамилию которого я не могу припомнить), который стал тратить безотчетно деньги на совершенно ненужные цели, вроде роскошной отделки помещения под правление треста и для покупки особой квартиры и т. п. Годжелло заявил ему протест, отказался подписывать эти счета и начал против него борьбу, так как наперед знал, что будет еще более ответственным за эти бесполезные траты, чем его председатель; в то время коммунисты были почти всегда свободны от ответственности за свои деяния, — не то, что в настоящее время. Годжелло воспитанный в военной среде, не мог переносить подобного безобразного отношения к делу и подал в отставку. Будучи вполне в курсе этого дела, я утвердил это его решение и перевел его на службу в ВСНХ, где он был вскоре оценен, как превосходный работник, и я не раз получал благодарность за то, что его рекомендовал на работу в ВСНХ.
Мне пришлось в первый раз побывать в заседании советского суда. Он находился на Тверском бульваре, недалеко от моей квартиры, в очень непрезентабельном помещении: грязноватом и очень плохо обставленном. Заседание суда длилось несколько дней. На мое счастье, председатель суда представлял из себя личность, которая до некоторой степени обладала тем качествами, которые должны быть присущи каждому судье. Небольшого роста, с черной шевелюрой и бородкой, он скорее