Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

После ужина Смилга, Пятаков и я сидели отдельно и говорили на злободневные темы. Сначала разговор шел о Ленине, и они сказали мне, что его положение безнадежно и что он навсегда вышел из строя. Но в то время уже шла борьба против Троцкого, и многие большевики были против него, считая его слишком левым. Нашему безпартийному брату совершенно было невозможно разобраться во всех уклонах коммунистических воззрений, тем более, что печать в то время совершенно не отмечала начавшуюся борьбу. Не помню, какая следующая тема служила для нашей беседы, только после одной моей реплики Смилга ударил меня по плечу и, обращаясь к Пятакову, сказал:

«Люблю и верю Ипатьеву; он действительно честный работник и если за что берется, то всегда работает с энтузиазмом и доводит дело до благополучного конца. — Как он ругал меня в Президиуме, когда я хотел стянуть у него все запасы, которые еще во время войны были заготовлены им для коксобензольных заводов. Пришлось уступить ему, потому что он был прав».

Пятаков, выслушав мою характеристику, данную Смилгой, вполне с ней согласился и прибавил мнение обо мне его брата Леонида, убитого петлюровцами в Киеве, тоже большевика, который работал у меня в Баку на бензоловом заводе у Нобель.

«Леонид говорил мне, что такого другого генерала, вероятно, на всем свете не найдешь; он знал мои политические убеждения, защищал меня от жандармов, и за это я был предан ему всецело и дал свое честное слово, что во время войны я не буду заниматься никакой пропагандой и честно исполнять обязанности инженера. Я никогда не забуду, — добавил Пятаков, — его восторженного отношения к вашей работе и обхождению с людьми, кто бы они не были: солдаты, офицеры или рабочие. Что же касается меня, то наблюдая деятельность Ипатьева во время революции я очень ценю его и как ученого, и как очень полезного советника в нашей химической промышленности, и моя симпатия к нему, конечно, еще более возрастает, когда я вспоминаю все то, что мне сказал о нем Леонид».

Я очень поблагодарил моих собеседников, к которым я тоже чувствовал и симпатию, и доверие, за их доброе отношение ко мне и рассказал историю, каким образом я познакомился с Леонидом Пятаковым. Проф. Тихвинский, как об этом было описано ранее, предложил мне вызвать с фронта Пятакова, его ученика по Политехникуму в Киеве на постройку бензолового завода. Пятаков был солдатом, имел два или три Георгиевских креста и не хотел быть произведенным в офицеры (вероятно, из за политических соображений). Когда я упомянул фамилию. Тихвинского, то Юрий Леонидович заметил:

«Мы совершили большую ошибку, зря расстреляли его; таких людей надо беречь, а не выводить в расход».

Только под утро разошлась наша компания, оставив во мне убеждение, что с большевиками можно работать и что среди них находятся люди, которые в состоянии здраво смотреть на вещи и ценить работу людей, которые не за страх, а за совесть работают для своей страны.