Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Тотчас-же по приезде в Берлин я был вызван в главную контору д-ра Н. Каро, для серьезных переговоров по поводу моей дальнейшей работы по окислению фосфора водой под давлением. Мой разговор происходил в присутствии другого директора, Г. Франка. Д-р Каро об’яснил мне, что мой процесс окисления фосфора он полагает продать компании И. Г. и потому дальнейшие работы в этом направлении должны вестись в таком направлении, чтобы изучить условия реакции для более удобного применения ее на практике в заводском масштабе. Оба они стали уверять меня, что мой процесс не представляет особого значения, так как он является только видоизменением известного процесса шведского инженера Лилиенрота, который пропускал пары воды и фосфора при 1000° и получал при этом водород и фосфорную кислоту. Еще до этого разговора, в СССР, я слышал об этом процессе и знал, что И. Г. купило патенты за хорошую цену, но до меня дошли слухи, что процесс этот дает неважные результаты. Водород получается сильно загрязненным фосфористым водородом, а фосфорная кислота, получаемая в разведенных растворах, содержит другие фосфорные кислоты, нисшего окисления. Я заявил Франку и Каро, что мой процесс, помимо хороших выходов чистых продуктов, отличается резко от Лилиенрота тем, что он идет под давлением в жидкой фазе и при гораздо более низкой температуре. На это мне Г. Франк ответил, что в патенте Лилиенрота сказано, что для окисления фосфора в реакционную камеру можно впускать не только пар, но и воду; введение воды предполагает возможность применения давления. На это замечание, не имеющее совершенно никакого значения, я все таки возразил, что в сильно нагретую камеру, куда проводятся пары фосфора, вполне возможно впрыскивать и воду, нагретую) ниже кипения.

Для чего-же, спрашивается, господа директора хотели уменьшить значение сделанного мною открытия, которое принадлежало их компании и на которое они уже заявили три патента? Ответ понятен: надо было убедить меня, что патенты эти малоценны и что И. Г. даст десятка два или три тысяч марок, и тогда на мою долю перепадет быть может десять или самое большое пятнадцать тысяч марок. Надо иметь в виду, у Байерише Штикштоф Верке с И. Г. существовал какой-то договор, и на заводе, принадлежащем баварцам в Пистрице, был установлен процесс Лилиенрота, давший плохие результаты. Можно было предполагать, что Байерише' Штикштоф Верке получит особое вознаграждение от И. Г. после продажи им патентов при эксплоатации моего процесса в заводском масштабе. Конечно, это было только мое предположение, но последующие события подтвердили, что при переговорах Н. Каро с И. Г. имели место такие поступки, которые вызвали с моей стороны резкий протест. В результате нашего разговора я заявил, что совершенно не согласен с выслушанным мнением о значении моего процесса и я напишу официальный протест о продаже И. Г. за такую низкую сумму заявленных патентов.

Так как в успехе проведения в жизнь моего процесса был заинтересован также и мой ассистент, К. Ф. Фрейтаг, то я ему рассказал обо всем, что говорилось в кабинете директоров, и мы решили прежде всего собрать всю литературу, которая могла бы свести к нулю все возражения, тем более, что для проведения патентов эти данные могли быть в будущем очень полезны.

В Берлине у меня был хороший знакомый химик Гольдберг, большой друг Гальперина, который, как я уже упоминал, был одно время на службе в Торгпредстве. Он отлично знал всю кон’юнктуру промышленности в Германии и потому его совет для меня в деле оценки патентов был очень полезным. Я не замедлил пригласить его к себе и конфиденциально сообщил о моих разговорах с дирекцией Байерише Штикштоф Верке. Я обещал ему поблагодарить за его советы, но он сказал мне, что это не так важно, что он всегда без всякого вознаграждения готов мне помочь своим советом в этом деле. Он предложил мне написать д-ру Каро официальное письмо, в котором я должен опровергнуть все доводы, которые приводились для того, чтобы умалить достоинства моих открытий. Кроме того, я высказал предположение, что будет очень хорошо, если я в письме укажу на возможность передачи всех моих прав на патенты советской власти, или же пусть баварское общество передаст целиком мне все права на их продажу заграницей. В таком духе мною и было составлено письмо, отправленное 21 декабря 1928 года.