В центральной лаборатории у баварцев я занялся вопросом осаждения металлической меди из растворов ее солей под давлением водорода, так как д-р Каро сообщил мне, что И. Г. очень интересуется этим вопросом для каких то целей. Для выяснения механизма реакции я сделал много опытов осаждения закиси меди, а также действия воды и водорода на окись меди. Интересно отметить, что в последнем случае я безусловно получил кристаллическую закись меди, что заставляло предполагать, что кристаллизация закиси меди произошла из водного ее раствора или гидрата окиси меди. Эти опыты, к сожалению, не были закончены.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ ПОЕЗДКА В ЯПОНИЮ
В начале августа я вместе с семьей сына вернулся в СССР и после короткого отдыха на хуторе, приехавши в Москву, узнал неожиданную для меня новость: советское правительство командирует меня в Японию на Международный Инженерный Конгресс, который должен быть в ноябре 1929 года в Токио. Для выяснения вопросов, связанных с этой командировкой, я отправился к Воронову, который был управляющим делами Особого Комитета по научным учреждениям, состоящим в ведении ЦИК’а. Во главе этого комитета стоял Луначарский, которому эта должность была дана после снятия его с поста Народного Комиссара Просвещения. Воронов об’яснил мне, что моя командировка в Японию была утверждена Совнаркомом, и мне нельзя отказываться в особенности потому, что уже поздно; к тому же, акад. Иоффе, который должен был ехать со мной, по очень уважительным причинам не может ехать в эту командировку. Я об’яснил Воронову, что мне в декабре придется ехать на работу в Берлин и что у меня и без того много работы в моем Институте Высоких Давлений, но все эти доводы не помогли, и мне ничего не оставалось делать, как начать готовиться к длинному путешествию; я должен был выехать не позднее первых чисел октября. Что касается моей поездки в Германию, то Воронов заявил мне, что никаких препятствий к этому для меня не встретится.
С Вороновым я обсудил и другой вопрос, касавшийся посылки моего сотрудника и любимого ученика, Г. А. Разуваева, в годичную командировку заграницу для дальнейшего усовершенствования в химии. Будучи в Германии, я списался с проф. Мюнхенского Университета Виландом, который обещал мне взять Разуваева в свою лабораторию для работы по органической химии. Для Разуваева это было большим счастьем, так как авторитет Виланда стоял очень высоко и он был лауреатом Нобелевской премии. Хлопоты о командировании Разуваева за мой счет начались еще до моего последнего приезда из Германии, но он получил отказ. Я просил Воронова помочь провести в ГПУ эту командировку, так как знакомство такого талантливого химика с методами химических исследований будет в высшей степени полезно для русской науки. Я прибавил, что мой хороший знакомый, известный проф. Виланд, уже согласился взять его своим учеником и для меня будет неловко, что я зря беспокоил человека своей просьбой о Разу-ваеве. Я сказал Воронову, что я могу поручиться за Разуваева, что он не занимается политикой и что он во время вернется в СССР.
Из хлопот относительно командирования заграницу с научной целью моего сына и Разуваева я узнал, какие затруднения надо было преодолеть, чтобы получить право ознакомиться с состоянием науки заграницей. Разве при царском режиме надо было обивать пороги разных канцелярий, чтобы получить разрешение на командирование молодого ученого заграницу без расходов для казны?
Воронов обещал мне помочь в этом деле и сдержал свое слово: в октябре Разуваев выехал в Германию и явился к Виланду для работы на указанную профессором тему.