Жизнь переходит в память. Художник о художниках

Неожиданным оказался и повторный арест. После того как ночью за ним пришли и он уже привычно собрал нехитрый баульчик с вещами первой необходимости, последовал приказ взять с собой и медицинские инструменты для бальзамирования вождя. Это удивило и насторожило Бориса Ильича. Далее последовало указание заехать в рабочий кабинет Збарского и взять с собой нужные реактивы. Никто не пытался хоть что-то объяснить Борису Ильичу. В закрытом воронке его привезли на вокзал и неведомыми ему путями провели в вагон, оставили одного в купе и заперли на ключ. Борис Ильич отогнул краешек задернутой шторы и увидел пустынный перрон, на котором через какое-то время появились две фигуры: Анастас Иванович Микоян и Лазарь Моисеевич Каганович. Збарский узнал их, но самим фактом появления был удивлен и взволнован. Вскоре поезд тронулся, а за Борисом Ильичом пришли специальные люди и объяснили, что поезд следует в Болгарию, в Софию, а в нем везут тело товарища Димитрова, только что скончавшегося вождя болгарского народа, и что он, Борис Ильич Збарский, должен немедленно приступить к его бальзамированию.

Рассказ этот очень взволновал меня, юношу. И поскольку в дальнейшем разговоре со Збарским стало часто мелькать имя его сына, то я внутренне был подготовлен к встрече с Лёвой.

Мы не могли не встретиться, потому что ходили одними тропами. Что нас объединяло? В первую очередь — общие интересы, общая работа, общие знакомые. Художественные компании, конечно. Театр «Современник». Рестораны — не простые, а клубные, такие как ВТО, Дом журналиста, Дом кино, Дом художников. Издательства и художественные редакторы. Друзья — актеры и художники. И многое другое. Мы незаметно для себя стали сближаться. Одна из последовавших встреч произошла в Коктебеле, на отдыхе. Не могу не вспомнить еще одного ее участника — художника Марика Клячко, третьего нашего друга, который был несколько старше нас.

В Коктебеле примерно в 1956 году, в самом начале знакомства, обозначились и наши различия. Я таскался по горам и вдоль залива с тяжелым этюдником, натянутым на подрамник холстом и складным металлическим мольбертом. Лёва же фланировал по побережью, как пижон, всем своим видом показывая, что к художественной профессии он совершенно не причастен. Марик хотя и носил с собой альбомчик для набросков, но явно тяготился им и имел специфический настрой отдыхающего. Именно в таких образах я встретил их обоих на прогулке. Они шли навстречу мне по набережной. Все мы были рады неожиданному общению на курорте. И Лёва, и Марик проявили неподдельный интерес к тому, что я рисую, да и к самой возможности работать, отдыхая на море.

Сегодня, вглядываясь в те первые встречи, достаточно случайные, иногда немного странные, вижу в них множество любопытных деталей, дополняющих образ Лёвы.

Вспоминается встреча в букинистическом магазине на улице Горького (теперь Тверская). Он находился совсем рядом с аркой во двор дома № 6 и был весьма популярен в то время. Мы встретились около витрины современных западных изданий. Там лежало несколько книг по искусству по немыслимым ценам. Думаю, в 1958 году стоимость такой книги равнялась средней месячной зарплате инженера. Но Лёва покупает книгу Пикассо с репродукциями в серии издательства Hasan. Мы выходим из магазина, садимся в его припаркованный автомобиль ЗИМ (тогда еще можно было припарковаться по всей улице Горького) — машину представительского класса, стоившую сорок тысяч рублей. Для сравнения: «москвич» стоил девять тысяч. В машине начинаем разглядывать картины Пикассо, воспроизведенные на страницах этого издания, и обсуждать их. Лёва говорит примерно следующее: «Дорого, но мне для работы эта книга необходима». В то время Лёва неплохо зарабатывал в издательствах и достаточно свободно тратил деньги.

Не все встречи запомнились столь отчетливо, но они случались постоянно в театре или ресторане ВТО. В театре они были связаны с обсуждением наружного оформления здания. У нас был организован маленький конкурс на эту тему. Победителя как такового не было, потому что театр справедливо рассудил взять от каждого художника понемногу. Лёва оформил спектакль «Никто» по пьесе Эдуардо де Филиппо. Мне очень нравилось его оформление. Оно было выполнено стильно и выдержано в серых тонах. Причем сменяющиеся городские пейзажи — их трудно назвать задниками из-за небольшого размера — тем не менее были запрещены реперткомом по формальным причинам и закрыты складчатой шторой. Особенно я ценил решение угла дома на первом плане, где была расположена деформированная ниша для иконы или, точнее, маленькой статуи Спасителя. Лёва невероятно заботился о том, чтобы всё получилось хорошо и достойно его участия в этой работе. Вместе с тем он действовал и с напускной небрежностью (тоже характерная черта Лёвы).