Жизнь переходит в память. Художник о художниках

Когда я пришел в себя, машина лежала на боку. Чтобы выбраться, я попытался встать и, держась за руль как за некий рычаг, открыть находящуюся надо мной водительскую дверь. Это получилось не сразу. В итоге, став на руль теперь уже как на ступеньку, я вылез из опрокинутой машины, как вылезает космонавт из люка космического корабля, и поспешил к Лёве на помощь. Он сидел на траве поодаль, плохо понимая, что произошло. Тут же нас окружили люди, стоявшие в момент аварии на автобусной остановке, и принялись помогать по мере сил. Они вызвали Лёве скорую помощь, и я поехал с ним в больницу. Потом выяснилось, что автобус от удара пошел в другую сторону шоссе и там опрокинулся в кювет. В автобусе находилось двадцать шесть пассажиров. Они отделались ушибами. Водитель автобуса был пьян и долго не мог прийти в себя.

Лёве оказали первую помощь: у него была сломана ключица, а я стал звонить друзьям в Москву в надежде, что они как-то помогут. Я связался с Игорем Квашой и Володей Медведевым, объяснил ситуацию и попросил их срочно приехать. Нам предстояло устроить Лёву в больницу и отвезти машину на станцию техобслуживания. Меня волновало еще то, что многочисленные вещи, набитые в машину, разбросало на несколько метров вокруг. В конце концов все проблемы мы решили, хотя это было непросто. Сломанная ключица Лёвы еще долго давала о себе знать: вокруг всей грудной клетки ему наложили гипс, который пришлось носить около двух месяцев.

Так случилось, что именно в это время посыпались заказы на книги. За период строительства мастерских мы с Лёвой как-то особенно сблизились и благодаря единству художественных взглядов продолжили работать — рисовать — вместе. Я помню, как началась работа над книгой балетного критика Николая Эльяша «Поэзия танца» (она вышла в 1971 году, а делалась раньше) с множеством фотографий по теме балета и массой снимков фотографа Жени Умнова, с которым мы тогда тесно общались. Возникшее творческое единение приносило свои плоды: мы могли свободно копаться в архиве Жени, выбирая всё новые и новые фото, ранее не ценимые самим автором. Увлекшись темой, мы с Лёвой рисовали балерин в классе, у станка, в рабочем состоянии и на отдыхе — на так называемых шведских скамеечках. Возникла целая серия рисунков — «Балерины в классе». В моем и Лёвином творчестве утвердился сам жанр балетных зарисовок.

Следующей общей работой, увлекшей нас обоих, стала книга о цирке. Днем мы ходили в издательство, рылись в архиве Умнова, покупали продукты, обедали в ресторане, иногда смотрели какой-нибудь фильм или спектакль, отдыхали, но так или иначе настраивались на работу ночью. Честно говоря, это была Лёвина система, а я ей подчинялся, хотя сам предпочитал работать утром.

И вот мы садились трудиться, уходя «в ночное». Я долго мучился, привыкая к этому графику. Для меня это была расплата за бесконечные дневные сборы и приготовления. Лёва переносил бессонницу лучше, но его почему-то раздражало щебетанье утренних птиц — измученный Лёва разражался руганью в их адрес. Я старался его отвлечь и острил как мог. Меня забавляла эта ситуация.

Теперь, с появлением мастерских, мы могли разложить на столе сколько угодно материалов. В такой атмосфере были созданы рисунки и дизайн для книги «Советский цирк». Нам с Лёвой нравилась совместная творческая деятельность, и мы хотели ее продолжать.

На горизонте замаячило взволновавшее нас предложение знаменитого художника-выставочника Константина Ивановича Рождественского — оформить раздел «Культура» для всемирной промышленной выставки «Осака-70» при финансировании Торговой палаты. К нам он обратился, может быть, потому, что мы были молодыми, набирающими силу художниками: Лёва специализировался по книжной графике, я увлеченно работал в театре. Константин Иванович уверял, что мы будем совершенно самостоятельны в процессе работы, а в финале нам светит поездка в Японию на монтаж выставки.