Жизнь переходит в память. Художник о художниках

Читатель не поверит, но мы нашли номер телефона Бориса Михайловича Иофана, главного архитектора Дворца Советов, и позвонили ему, назвав себя. Совсем уже удивительно, что Борис Михайлович знал нас и назначил время визита. Мы с Лёвой, надев костюмчики и повязав галстуки, пошли в Дом правительства, к Иофану. Он хорошо нас принял, долго выспрашивал, чем мы занимаемся. Но когда услышал о цели нашего прихода, безумно возмутился и сказал, что то, о чем мы говорим, совершенно невозможно. Мы ушли ни с чем. Случай, в который теперь верится с трудом, отражает наше общее с Лёвой безумное состояние того времени — периода поиска пространства для мастерских.

Как-то мы с Лёвой сидели в ресторане Центрального дома журналиста и довольно громко обсуждали нашу излюбленную тему. Из-за соседнего столика к нам подсел Илья Глазунов. Видимо, он услышал, о чем мы говорили, и сразу включился в разговор: «В этом вопросе я могу вам помочь. Я знаю одно место», а затем предложил зайти в его мастерскую, находившуюся неподалеку, в Доме Моссельпрома в Калашном переулке.

Вместе с Глазуновым мы поднялись на седьмой этаж этого дома и очутились в помещении, поражавшем размахом. Мастерская делилась на три части. В средней части, с двумя рядами окон, венчающих башню и видных с улицы, находился большой зал, сплошь увешанный огромными иконами. А обжитой зал, через который мы прошли, выйдя из лифта, был обставлен мебелью и разнообразными диковинными предметами. Третий зал существовал только в проекте, он еще не был отделан как жилое помещение.

Между тем Илья не терял времени и собирал сумку с инструментами, положив в нее молоток, мощные кусачки, плоскогубцы, стамески разного размера, проволоку и даже гвозди. Все это было профессионально подобрано на непредвиденные случаи, с которыми мы рисковали столкнуться при попытке проникнуть в неосвоенное помещение.

Пройдя по близлежащему Нижнему Кисловскому переулку до его середины, мы вошли в жилой дом, расположенный с левой стороны, если двигаться от моссельпромовского дома. Поднялись на лифте на верхний этаж и, преодолев несколько ступенек, очутились перед закрытой железной дверью, плотно замотанной какой-то проволокой. Илья в ту же минуту достал кусачки и перекусил весь моток.

Мы оказались в чистом помещении размером примерно шестьдесят метров. Оно находилось над лестницей и, видимо, пока не перекрыли пол, служило там фонарем. Это пространство, несомненно, могло быть использовано в качестве мастерской, но мы с Лёвой мгновенно поняли, что для нас оно слишком мало, и, к полному разочарованию Ильи, не сговариваясь, сразу же ему об этом сказали. Однако способ проникать в нежилые помещения был найден. И, поблагодарив Илью, мы продолжили поиск.

Мы стали ездить по Москве в утренние часы на Лёвиной «Волге» и пытались понять, глядя еще из машины, какой дом нам подходит, а какой — нет. Мы сосредоточили внимание на секторе Москвы от Тверской улицы до Москвы-реки и от Садовой до Кремля. Попасть на чердаки не всегда удавалось из-за плотно запертых дверей, но в большинстве случаев мы проникали туда и начинали спорить между собой, можно ли здесь начинать строительство.

Особенно нам понравилось помещение чердака в доме № 20 по Поварской улице. Уставшие от бесконечных разъездов и подъемов, но вдохновленные идеей освоения полюбившегося нам пространства, мы шли обедать в кафе «Ангара» на втором этаже высотного здания на углу Нового Арбата. Оттуда были хорошо видны окна Поварской, 20, и мы не переставали спорить и обсуждать достоинства и недостатки объекта нашего повышенного внимания.

Я оставляю в стороне двухлетнюю эпопею получения разрешения на строительство мастерских и самого обустройства: не хочу, чтобы организационные хлопоты вышли на первый план. Подчеркну только, что все это время мы не расставались с Лёвой ни на день, потому что стройка требовала нашего самого пристального внимания. Как-то раз я несколько припозднился и приехал не к самому началу работы в восемь часов утра, а часов в девять или даже позднее. Меня встретил раздраженный бригадир плотников, трудившихся в этот день в мастерской. Он сурово вопрошал: «Борис, а Борис, ты народ опохмелять-то думаешь? Люди ж больные все!» Я при этом суетливо-застенчиво совал ему в руку скомканные купюры.

Нам с Лёвой нужно было не только присутствовать на строительной площадке, но и все время регулировать отношения с Остапом Трофимовичем — главным начальником строительной конторы, ведущей весь процесс. Лучше всего это было делать в шашлычной у Пушкинской площади или у Никитских Ворот. В таких случаях мы привлекали художника Юрия Красного — третьего нашего компаньона. Он не принимал никакого участия в строительстве, но зато платил по всем счетам, потому что считался самым богатым из нас: пока мы «трудились» на стройке, Красный мог спокойно рисовать, зарабатывая тем самым деньги.